«Индейцы» из Сипягиной рощи не были простачками, но они не снимали с пришельцев скальпы, не сажали их под медленную капель и не делали живой мишенью для молодых воинов. «Индейцы» Горного озера ограничивались данью. Больше того, они имели начальное представление о классах, революции, гегемонии пролетариата и войнах справедливых и несправедливых.
Себя дикари считали истыми пролетариями. Все признаки налицо: у них все общее, и они ничего не имеют, кроме собственных рук. Жадные до всего интересного глаза, вечно голодный желудок и покрытые цыпками ноги в расчет не принимались. Вот насчет труда… Истинный пролетарий это тот, кто трудится. Труд они оставляли себе на будущее. Ну, а так как они пролетарии и дача их, то вполне понятно, что они распространили свою «гегемонию» на всю Сипягину рощу с прудом включительно.
Теперь о войнах. Ребятишки подгорненской стороны беспрестанно нарушали границы дачи. И не только они. Были пришельцы с Властовской школы, от Нижнего базара, от армянской церкви и даже из центра города. Сипягина дача — буржуйская и досталась дикарям после революции. Должны ли новые владельцы защищать завоеванные революцией права?
Должны! Значит, они ведут войну справедливую, а все остальные мальчишки — захватническую, несправедливую.
С классами дело было посложней. Вот, скажем, у Митьки Вяхирева отец шапочник и у Генки Родионова — шапочник. Оба живут на Второй Подгорной улице, по соседству. Оба считаются в финотделе трудящимися кустарями. А дикари детдомовцы с Митьки берут дань, а Генка купается в пруду безо всяких. Потому, что финотдел не знает, а «индейцы» знают: Генкин отец своего товара не имеет — получает у Вяхирева и ему же готовую работу сдает. Они считают, что Митькин отец буржуй, а Генкин — пролетарий, хоть и не вполне, потому что свой дом имеет, и сад, и собаку, но все-таки трудящийся.
Или Арам Саркисов. Отец Арама, по официальным данным Советской власти, мелкий частный торговец. Паразит — по-детдомовски. А туземцы всю семью Арама считают пролетарским элементом.
Старый Ашот торгует керосином вразнос. С рассвета и дотемна ходит Ашот по окраинным улицам города и кричит:
— Красы-ы-ынь кому на!
Слово «керосин» Ашот произносит по-своему и протяжно, а «кому надо» говорит быстро и даже без последнего слога. Вот и получается:
— Красы-ы-ынь кому на!
Одет Ашот в пропахшие керосином отрепья. На ногах — веревочные постолы. На голове — старая, залоснившаяся от времени синяя фетровая шляпа с обвисшими полями. За спиной у Ашота тяжелый четырехведерный железный ранец с керосином. Лямки давят на плечи, Ашот горбится от тяжести, шагает широко, по-грузчицки расставив ноги, и хрипло кричит:
— Красы-ы-ынь кому на!
Выходят хозяйки с железными банками, стеклянными четвертями.
— Нацеди-ка, Ашот, пять фунтов.
«Мелкий частный торговец» останавливается и шевелит губами: переводит фунты в литры. Отцепляет от пояса мерку, отворачивает краник ранца, отмеривает покупательнице два литра керосину. Сунув деньги в кожаную сумку на поясе, вновь неторопливо движется вдоль улицы.
— Красы-ы-ынь кому на!
Товар Ашоту отпускают оптом «Братья Сошины. Бакалея» чуточку дешевле, чем в розницу. Девять детей у Ашота, жена и мать-старуха. Двенадцать ртов. Пять раз нужно наполнить и опорожнить тяжелую заплечную банку, измерить шагами десятки улиц, вверх-вниз, в гору-под гору, и тогда каждый рот накормить можно.
— Красы-ы-ынь кому на!
Отвергают «индейцы» классовое определение финотдела, считают Арама Саркисова пролетарием.
Данью облагаются все пришельцы мужского пола от восьми до четырнадцати лет. Дань взимается натурой: пирожками, колбасой, белым хлебом, бутербродами. Брать деньги считается неэтичным. Деньги нужны. Очень нужны. Почти все «индейцы» курят. И потом кино… Кино — это целая проблема. Бюджет детского дома очень тонкий — чуть натяни и порвется. Больше одного раза в месяц сводить ребят в кино нельзя. А ведь хочется! И потом — посмотрели первую серию «Знак Зеро», а остальные две? Или «Тарзан» — двенадцать серий! Потом «Сын Тарзана», «Дочь Тарзана». Но тут каждый полагается на свою ловкость, а данники облагаются только натурой.
… Солнце почти в зените. Ни ветерка, ни облачка. Жарко. Даже подгорненские куры укрылись в тень и трудно дышат, раскрыв клювы. Над Сипягиным прудом веселые крики мальчишек, девчоночий визг. У девчонок купальня на восточном низком берегу, в бухте Золотая лагуна. А у ребят берег крутой, обрывистый.