Говорят, что девчонки недогадливы. Чепуха! Стоило только Атаманше узнать, что пропал Женька, увидать, что молчаливы воины, заметить, что нет Генки Мазура, — и все как на ладони. Значит, команчи украли Женьку, объявлена война, а Тарантул в Большом Вигваме нянчит Сына Большого Вождя.
— Слышь, Рюма, ты не убивайся, — зашептала она подруге на ухо. — Никуда Женька не денется. Это такая игра у мальчишек.
— Ага, игра-а! — всхлипывала Нюрка. — И мальчонку украли, и коза пропала.
Атаманша секундочку подумала и опять зашептала:
— Найдется коза. Женьку ж кормить надо? Вот и украли козу.
Маня была очень добрая девочка. И вовсе не за отчаянный характер ее Атаманшей назвали. Просто так совпало, что была в гражданскую войну такая бандитская мамаша Маруська Чепурная. Вот, как узнали ребята, что фамилия у девчонки Чепурная, да еще и Маней зовут, так и прилепили кличку. И индейское имя у Атаманши есть — Оджига, куница.
Быстро, в молчании, съели кондер. Поднялись и боевой цепочкой ушли в зеленую чащу команчи. Нюрка видела, как шедшая сзади всех Маня Чепурная оглянулась, помахала ей рукой и скрылась. Вот еще! И нужно ж девчонке с мальчишками связываться да еще в какую-то дурацкую войну играть!
Нюрка сидела у костра, обхватив колени руками и безразлично смотрела, как мальчишки превращались в «индейцев». А чудо совершалось буквально у нее на глазах.
Все мальчишки вдруг стали коричневоголовыми. Все: и русые, и черные, и даже белый Вовка Спирин.
Будь Нюрка поопытней в военных делах, она б знала, что все ирокезы натянули на головы скальпы. У настоящих краснокожих, у тех, что когда-то во времена Колумба жили в Северной Америке, скальпом называлась кожа на голове. Поймает, скажем, дакот своего врага, подрежет ножом кожу ото лба до самого затылка, схватит за волосы и сдерет с черепа. Сдерет и к поясу привяжет. Вот, мол, какой я герой!
Наши «индейцы» скальпами дорожили. Но и без скальпов нельзя. Какая ж война, если скальпа не содрать? Ну и завели скальпы. Достанут женский чулок, отрежут сколько нужно и один конец веревочкой стянут. Теперь натягивай трикотажный мешочек на голову и воюй.
У ирокезов скальпы были коричневые, у команчей — черные. Ими дорожили. За них бились до смерти. Женские чулки — редкость. Фабрики почти все в гражданскую войну поразбивали. Раз нет чулок, женщины моду придумали — в носочках ходят. А носок что? Из носка скальпа не сделаешь.
Поверх скальпа воины натягивали боевую повязку с перьями. У ирокезов — синяя повязка и орлиное перо, у команчей — лента красная, а перо соколиное. И опять беда. Лента — пустяк. Ленту от старой простыни оторвать можно и покрасить. А вот орел и сокол — птицы редкие. Но, как говорится, за неимением гербовой марки и почтовая хороша. Стали ирокезы у подгорян гусей пощипывать, а команчи петушиные хвосты драть.
Перья воину, что ордена. У иного и пять и шесть перьев в повязке торчит, а у Белого Кролика ни одного — нет у него воинских подвигов.
С татуировкой проще. Нашел старую калошу, зажег и согнутой жестянкой прикрыл. Калоша сгорит, а на жестянку сажа осядет. Попросил у дежурного по кухне капельку масла подсолнечного, развел сажу и рисуй себе палочкой боевые узоры. И опять: у команчей принято наносить на лицо и тело прямые полосы и зигзаги, а у ирокезов — кольца. Кольца и рядышком, и цепочкой, и одно в одном.
Смотрела Нюрка, как собирались «индейцы» на войну, и хоть бы что. Даже глазом не моргнула. Очень уж она по Женьке тосковала. А приглядеться стоило. У каждого оружие: нож, томагавк, копье, лук со стрелами. У Гайаваты боевая повязка в перьях ото лба до самого пояса, как коса у деревенской девки. И еще — штаны. Все ирокезы в трусах, а Гайавата в штанах с бахромой. И где он их достал? У Клеопатры Христофоровны на войну штанов не выпросишь. Она даже йоду не дает. А на войне ведь и раненые бывают.
— Ну да! — говорит Клеопатра Христофоровна. — Буду я добро на ваше баловство переводить. Ходите там, палками шибаетесь, стрелки пуляете, а я буду медикаменты тратить.
Так и не дает. Ни йоду, ни штанов. А голыми коленками по земле да по колючкам ползать не сладко. Гайавате хорошо — в штанах. Ну да ведь он вождь!
А потом пропали «индейцы». Были-были и — не стало, будто растаяли. И остались на даче только Рюма и Звонок.
— Ну чего ты, Рюма, как истукан сидишь? — сказала Шурка. — Пойдем подорожнику нарвем, да на чердаке паутины насобираем.
— Зачем?
— Вот чудная! — передернула Шурка плечами. — Раны-то надо перевязывать?