— Премного благодарны, ваше превосходительство.
Генерал щедро расплатился и целковый на чай дал.
Шел отец по улице и все головой крутил:
— Хороша водка-то генеральская! Ух, хороша!
Потом завел Клашу в магазин и сказал:
— Выбирай, дочка, на платье!
Вот так же, как и Нюрка, стояла она тогда, прижав к груди кулачки, и судорожно глотала слюну.
— Ну, ну! Иди, Нюра, выбирай! — и Клеопатра Христофоровна легонько подтолкнула девочку к окну.
А на окне… всякие-всякие материи на подоконнике лежали. И Нюрка думала: «Вот этот розовый в белую клеточку взять? Нет! Вон тот, голубой с черным горошком! Ой, нет! Желтый! Желтый с красным квадратиком».
— Хочешь вот такое платье? — и Клеопатра Христофоровна откуда-то из-под низа достала синий ситец с белыми ромашками.
Ну, конечно же, этот! Этот самый красивый! И Нюрка согласно кивнула головой.
— Ладно, — согласилась кастелянша. — А второе мы вот из этого красного сатина выгадаем. — Сняла с кровати и кинула на стол кусок огневой материи.
— Это… это тоже мне? — робко спросила Нюрка.
— Ну а кому ж, дурашка? Нравится?
Нюрка провела ладошкой по скользкой холодной ткани, потом, совсем не думаючи, кинулась кастелянше на шею и громко чмокнула в щеку:
— Ой, да расспасибочки ж вам!
— Ну, ну! — нахмурила брови Клеопатра Христофоровна, а сама отошла к окну и что-то долго поправляла очки.
Нюрка растерялась. «Батюшки! Рассердила! — думала она. — Теперь не даст она мне материи на платье».
Но Клеопатра Христофоровна не рассердилась. Она почему-то откашлялась, подошла к столу и спросила:
— Как шить будем, девчата?
— Тетя Клаша, — оторвалась от машинки Зина, белая-белая толстушка из девятого. — Давайте я ситцевое шить буду. «Татьянкой», а?
— Хорошо. А ты, Катя, бери сатиновое. Ровненькое. Под поясок. По вороту и манжетам белую беечку выпустим.
А Нюрка все еще стояла и ладошкой гладила сатин. Это ж ей «татьянку». Это ж ей ровненькое с беечкой. И хоть она не знала ни «татьянки», ни манжет, ни беечки, она понимала, что это что-то очень красивое.
— Теперь стой, Нюра. Ровненько стой. Мерку снимать буду.
Пока Клеопатра Христофоровна измеряла ширину плеч, объем груди, пояса, длину рукава, Нюрка была спокойна. Но когда кастелянша стала на колени и длину платья только до колен замерила, у Нюрки на глаза навернулись слезы.
— Дак… ведь… короткое ж… — прошептала она.
— А как же тебе? — снизу вверх посмотрела Клеопатра Христофоровна. — Так, что ль? — и растянула сантиметровую ленту до пола.
— Не… Вот так, — Нюрка нагнулась и показала на щиколотку. — Мамка мне завсегда так шила.
— Ты мне голову не морочь, — проворчала кастелянша. — Иди и жди готовое.
Так и ушла Нюрка с тревогой, что испортят такую красивую и, наверное, дорогую материю. И до чего ж ей обидно было, не передать!
Откуда Нюрке знать, что материал самый дешевый. Заведующий с Клеопатрой Христофоровной все магазины в городе обошли, все остатки скупили. Они, остатки-то, подешевле. Останется у приказчика от штуки два-три аршина — куда его? Вот и уступают в цене. А Соломону на руку: и дешево, и все куски разных расцветок, казенщиной пахнуть не будет.
А потом дни полетели для Нюрки, как в сказке: то на примерку позовут, то в канцелярию — тетради получать.
А однажды пришел дворник Фома и спросил:
— Которая тут у вас с ребенком?
— Нюра с ребенком, — кивнула головой Клава. — Вон в уголке сидит.
— Ага. Нюра, значит, — Фома почесал пятерней короткую седоватую бородку. — Тогда иди, Нюра, мебель получай.
Мебелью оказалась голубенькая деревянная кроватка с желтыми планками. Для Женьки кроватка.
— Во! — ткнул Фома кроватку жестким пальцем. — Сам сварганил.
— Хорошая! Очень хорошая кроватка! — обрадовалась Нюрка.
— Чего уж там! — отмахнулся Фома. — Пользуйся.
На другой день Нюрку вызвали на примерку. И хоть оба платья были еще на ниточках да на булавках — Зина говорила: «на живульках», — ей было приятно чувствовать на плечах новую красивую одежду. Что платья будут красивые — и Зина и Катя в один голос сказали. А когда платья были уж совсем готовы, Нюрку подвели к большому зеркалу, и она увидела стриженую глазастую девчонку с оттопыренными ушами в красном платье с пояском и белой отделкой. Потом ее одели в цветастое с пышной юбкой. После этого она даже с коротким подолом примирилась.
«Куда ж денешься — не своя воля, — вздохнула Нюрка. — Всем так шьют».