Раз сигналка — значит дежурит Евгений Григорьевич. Иногда просыпались под звуки «шубы» — шумового оркестра. Это было только в исключительных случаях — Василий Протасович новости сообщал. Вадим Карпович, дядя Бук, просто стучал в двери палкой. Он не расставался с красивой, гнутой, в перламутре, палкой.
Накинув будничные платьишки, побежали девочки в умывальню. Конечно же, мальчишки захватили и левую, девчоночью, половину умывальника. Опять смех, война за место, чей-то визг — холодная вода за шиворот попала.
Убраны кровати, наскоро проглочен завтрак — всегдашний кондер — и наступила торжественная минута: Нюрка приступила к туалету. Она надела белые носки с голубой каемочкой, натянула новые, сработанные Фомой ботинки, смахнула суконкой пыль и задумалась, какое платье надеть?
«Татьянку»? «Татьянка», говорят девчата, сидит хорошо. А сатиновое к тому же еще и яркое, праздничное. Конечно, красное! Сегодня у Нюрки такой праздник — первый раз в школу идет. Красное с манжетами, под поясок и с белой беечкой. И потом, это ж платье ей Катя шила, а Катя ее сегодня в школу поведет. Только красное!
Нюрка зашла в спальню старших девчонок, повертелась у зеркала и осталась довольна. Хорошее платье! Чуточку взгрустнулось — вот бы тятька с мамкой ее в этом платье увидели! Но грусть быстро растаяла. Нюрка подошла к Кате, потерлась, как котенок, о ее бок и попросила:
— Ну, пойдем, что ль?
Во дворе их остановил Ахмат Хапизов. Он поздоровался с Катей и, будто не узнав Нюрку, спросил:
— Это кто с тобой?
Катя улыбнулась:
— Нюра Солодовкина.
— Ню-у-ра? — удивленно поднял брови Ахмат. — Не может быть! Дай-ка! Дай-ка я на нее посмотрю!
Он шутливо отталкивает Катю, отодвигается, смотрит на Нюрку. А Нюрке почему-то стало стыдно. Стыдно и радостно. Она краснеет и опускает голову. Ахмат восхищенно цокает языком:
— Тце-тце-тце! Ай, красиво! Ай, хорошо! Повернись-ка!
Он за плечо крутит Нюрку:
— Это тебя Рюмой зовут? Неправильно! Совсем ты не Рюма. Ты — ханум! Понимаешь? Девушка! Невеста! Хорошо! Очень хорошо! Якши!
— Отвяжись, Ахмат! — смеется Катя. — Совсем застыдил девчонку. Пойдем, Нюра.
Нюрка еще минуточку стоит на месте, а потом срывается и вприпрыжку, как коза, догоняет Катю.
Помахивая портфелем, она идет с Катей по подгорненской стороне. Они поднимаются по улицам в город, шагают по шуршащим красно-желто-зеленым листьям, проходят по переулку «с ромашками». Но ромашки уже высохли, и теперь это просто черный бурьян, хрустящий под ногами.
Они идут мимо шумного Верхнего базара к огромному, на весь квартал, белому двухэтажному зданию. Они поднимаются на широкое трехступенчатое крыльцо, открывают высокую, тяжелую черную дверь с бронзовой ручкой и входят в просторный светлый вестибюль.
Солнце ворвалось в два огромных окна и позолотило вешалки гардеробной, стертые ступени межэтажной лестницы, засверкало бликами на отшлифованной тысячью рук поверхности перил.
— Здравствуйте, тетя Зоя!
Это Катя обратилась к гардеробщице, пожилой полной женщине, что сидит в стареньком кресле у самого входа.
— Здравствуй, милая! — отвечает тетя Зоя и указывает на Нюрку: — Новенькая?
Нюрка кивнула.
— Ваша?
— Наша, — отвечает Катя.
Вслед за Катей Нюрка поднимается на второй этаж и идет по бесконечному коридору. Много дверей с белыми табличками и ромбиками.
— Канцелярия. Учительская, — показывает Катя. — Восьмой. Девятый. Шестой «А». А это твой, первый «Б».
Катя ушла. Нюрка нерешительно потопталась у входа, внимательно посмотрела на ромбик с номером класса — нужно ж запомнить — и тихонько толкнула дверь. Вошла и ослепла — прямо в глаза било лучами веселое утреннее солнце.
Осмотрелась. Три ряда парт. Стол и стул для учителя. Какие-то таблицы на стенах. Портрет Ленина в простенькой рамке. Здесь он в галстуке и глаза строгие, требовательные.
«Не будет же он все время улыбаться, — сама с собой рассуждала Нюрка. — Заботы-то вон сколько! Небось, думает: «Вот и накормили мы Нюрку, и обули, и одели, и портфель дали, и даже ее махонького не обидели. А как Нюрка? А?»
«Не сумлевайся, дедка, — кивает Нюрка портрету. — Я упрямая!»
В классе еще никого нет. Нужно Нюрке выбрать место. Надолго. На целый год. И она выбрала: первую парту у окна.
Едва Нюрка успела сесть за парту и спрятать портфель, вошла беленькая, худенькая девочка с косичками. Ее ввела за руку полная красивая мама. И на девочке и на маме были одинаковые голубые платья из тонкой, пышной, прозрачной ткани. Стоило Нюрке только мельком сравнить свое платье с тем, что на этой девочке, как собственный, такой праздничный наряд сразу потускнел.