Ошеломлённые вояки Людовика, привыкшие измерять всё силой оружия, благоговейно молчали.
– Я всегда считал самым великим твоего деда Карла, но ты превзошёл его, мой король! – восхищённо произнёс старый Гольденберг.
– Ну, вот и приехали, княже, вот она, Священная роща, – молвил один из троих всадников, осаживая коня у красивой резной ограды, за которой шумели многовековые дубы. Князь Доброслав спешился и придержал за узду коня, помогая десятилетнему племяннику.
– Я сам, дядька Добромысл, – запротестовал Рарог, ловко спрыгивая на землю.
– Жди нас здесь, – велел князь стременному и отправился с племянником в Священную рощу. Едва вошли под резную арку с искусными изображениями дивных растений, птиц и животных, как увидели идущего навстречу по шелковистой молодой траве седовласого длиннобородого мужа в расшитой конопляной рубахе и таких же конопляных портах. Чресла его были перепоясаны расшитым поясом с обережными знаками, такой же узорчатой тесьмой схвачены волосы на голове. На груди – Перунов знак: молнии, вплетённые в Сварожье коло. В руке – дубовый волховской посох.
– Здрав будь, отец Ведамир, – приветствовал его Добромысл. – Вот, привёл, как условились, племянника к тебе на обучение.
– Здрав будь, князь Добромысл, и ты, юный княжич Рарог, – ответил волхв неторопливым грудным гласом. – Доброе дело, а тем паче такое важное, непременно надобно начинать с чистым сердцем и расторгнутым умом. Идёмте к дубу Прави! – Они прошли по тропке к Священному Дубу, и некоторое время стояли, слушая, как неумолчно шумит в его могучей кроне ветер, как перекликаются бесчисленные птахи, гудят насекомые и шепчутся меж собою свежие недавно распустившиеся листья. Выше на могучем стволе, под самой кроной, отрок разглядел спокойно-сосредоточенный лик, искусно вырезанный из дубового нароста-капа. Лик чем-то смахивал на дядьку Добромысла – с таким же клоком волос на голове и длинными усами. Но княжич знал, что это лик божества справедливости – Прави.
– Обращаюсь к тебе, Бог Истины Единой, всем сердцем и умом своим, – подняв руки вверх, заговорил волхв, глядя ввысь могучей кроны на лик божества. – Прошу у тебя благословения на учёбу будущего князя Ободритской Руси, на открытие ему законов Прави, по коим предстоит ему все деяния свои измерять, большие и малые. – Волхв ещё постоял, будто слушал в шелесте листвы Божьего Древа ответ самой Прави. Потом поклонился Дубу, приложив правую руку к сердцу. – Теперь ты, княжич, слово дай Дубу священному, что станешь прилежно и старательно познавать законы Сварожьи, – молвил Ведамир.
– Я, княжич Рарог, обещаю тебе… – сбиваясь от внезапно нахлынувшего волнения и путая слова, которым научил его дядька Добромысл, молвил скороговоркой юный ученик, – …Бог истинной Прави… познавать сущее, неутомимо и прилежно… весьма, вот! – закончил он и облегчённо вздохнул, ощущая, как краской волнения полыхнуло чело и ланиты. Пройдя к пылающему невдалеке кострищу, обложенному камнями, дядька достал холщовый мешочек и передал волхву. Ведамир, развязав его, протянул отроку:
– Возьми, Рарог, горсть зёрен и брось в Вечный Огонь. Пусть малая толика жертвы от трудов наших прорастёт тучным семенем хлеба насущного и познания мира Сварожьего, – приговаривал Ведамир, пока отрок бросал зёрна в огонь и смотрел, как они чернели, обугливаясь. – Слава Перуну, вращающему вечное коло жизни по неизменному закону Прави! – и Ведамир протянул мешочек Добромыслу.