Желтый глаз снова моргнул и отключился. Владимир Васильевич глубоко вдохнул и с шумом выпустил воздух. Брат оказался далеко не прост. И убить его тоже дело не из лёгких…
Глава 23
«Настоящий ведарь обладает физической и эмоциональной силой, которая помогает ему преодолевать трудности и стоять на защите человеческих ценностей и Отчизны»
Кодекс ведаря
После еды я бы с большим удовольствием сходил бы и попарился в баньке, потом бы выпил ледяного кваса и бухнулся на хрустящую свежим бельём постель, но…
Но надо было подниматься и переться на обязательный перед поступлением бал. На вечеринку полную пафоса, кичливости и чванства. А как же иначе? Если не показать себя, то потом могут посчитать человеком не входящим в высший круг знати. И накласть всем с перебором, что ты сын царских кровей — ты не крутишься в высших кругах, а значит не имеешь связей. И какие тогда можно иметь с тобой дела?
Увы, так заведено во многих мирах, где я был прежде — если даже ты невероятно всесильный диктатор, то без окружения ты всего лишь пшик, который легко устранить. Окружение и прежде всего окружение делает царя царём. И чем это окружение преданнее, чем оно сильнее и могущественнее, тем больше власти сосредоточено в руках царя! И тем больше он сможет сделать для своей Отчизны!
Так что не зря меня батюшка-царь послал в Царское училище. За три года я смогу не только научиться всем делам управления, но также и смогу сколотить круг приближенных, которые потом за меня и в огонь, и в воду.
Конечно, люди есть люди, кто-то из приближенных попробует предать меня, кого-то переманят на другую сторону злые люди… Но это побочные эффекты власти. Я же всегда даю людям шанс исправиться, а уж как они им воспользуются — это другой вопрос.
Переодеваясь в своей комнате, я слушал доклад Тычимбы:
— В доме восемнадцать жучков, двенадцать скрытых видеокамер. В вашей комнате их четыре — в каждом углу лепнины под потолком. Все данные выводятся в домик для слуг, конкретно в комнату Семёна. Пока что тут я устроил помехи, но…
— Да, всё правильно. Как я уйду — можешь убирать «глушилку», а как появлюсь — заново включай. Не хочу, чтобы мои слова или какие-нибудь действия потом всплыли наружу. Интересно, а за другими детьми дворян тоже ведется слежка?
— Без сомнения, господин, — проговорил негромко Тычимба. — Когда обыскивал вашу машину, то заглянул и в машину госпожи Карамзиной. Там, помимо двух камер, были ещё и четыре встроенных в подголовники микрофона. Сдается мне, что все дворянские дети находятся под присмотром электронных зрачков. Родители беспокоятся за своих чад…
— Обо мне тоже беспокоятся? — хмыкнул я в ответ.
— За вами скорее всего присматривают. Вряд ли кого сильно расстроит ваша смерть, — ответил прямолинейный Тычимба.
Я усмехнулся. В принципе, он прав. Если бы я сгинул во время ведарского обучения, как это было с шестой частью учащихся в моём потоке, то обо мне никто бы не стал плакать всерьёз. Да, соорудили бы торжественную легенду, нагнали бы плакальщиц на похороны, может быть даже додумались канонизировать как мученика, принявшего смерть за простой народ. Но вот чтобы на самом деле расстроились… Нет, такого бы не было.
— Ну и ладно. Во всех прошлых мирах кто обо мне плакал? Хотя… Ты же у меня с третьего мира? Значит, не всех знаешь. Эх, а вот в первом мире… — я сглотнул.
— Что в первом мире, хозяин? — тут же задал вопрос любопытный Тычимба.
— В первом мире было всё примерно также, как и в остальных, — отрезал я, взяв себя в руки.
Не должен я распускать нюни и вспоминать прошлое. Прошлого уже не вернуть, но на ошибках минувших дней можно много чему научиться. И я научился прятать чувства глубоко внутрь и никогда не давал им выбраться наружу.
— Нужно выведать — куда идут записи с камер наблюдения, — проговорил я, застегивая галстук.
— Будет сделано, — ответил Тычимба.
— Вот и хорошо. Тогда займись этим, а мы с Борькой поедем развлекаться и веселиться, — хмыкнул я невесело.
— Что-то веселья в голосе не слышно, господин, — заметил Тычимба.
— А его и не будет, — ответил я, причесываясь возле зеркала. — Там будет куча разряженных петухов и куриц, которые станут павлинами распускать хвосты. Всё это так муторно и тошно, что не передать. Я бы с большим удовольствием сейчас завалился спать, но…
— Но долг зовет, — с пафосом откликнулся Тычимба.