Сегодня Женю расстраивало буквально всё.
― Да что не так-то, Евгений Николаевич?! ― воскликнула Рита, которая была единственной, кто мог сказать ему что-то поперёк: остальные смотрели в пол и перемывали кости за спиной. ― Мы позвонок пропитали клеем? Пропитали. Оконтурили? Оконтурили. Что ещё надо-то, а? ― в её голосе звенело негодование, а глаза уже готовились наполниться злыми слезами.
― А это что такое? ― Женя подошёл к Рите и, создав тень, протянул ей листы бумаги, на которых куриной лапой Орлова были нарисованы кости слона. Хуже рисунка он в жизни не видел.
― Кости, ― ответила Рита. Она была так близко, что Женя опасался, как бы девчонка не воткнула ему в печень скребок, который сжимала в маленькой, но твёрдой руке.
― И ты туда же, ― Женя выдохнул так сильно, что короткие прядки на лбу Риты чуть колыхнулись. ― В общем, так. ― Он впихнул ей в руки листы, на непозволительно долгое мгновение задержавшись пальцами на запястьях. Её руки, нагретые солнцем, обжигали.― Перерисуешь и вечером покажешь.
― Да, господин, ― с сарказмом ответила Рита, а когда он уходил, до него долетел шепоток: ― Чтоб тебя черти взяли!
Женя решил ничего не отвечать на этот выпад. Несколько дней, последовавшие за поездкой в деревню, оказались на удивление спокойными. Студенты не буянили, а вкусная еда почти примиряла с суровой реальностью. Рита стала говорить как будто меньше, да и Женя вдруг понял, что ему несколько надоело доставать её. Особого зла она не делала, а заливистый хохот можно было простить за пару песен: Женя несколько раз подходил к вечернему костру, и Рита по его просьбе исполняла некоторые композиции.
Женя любил песни Цоя, и Рита никогда ему не отказывала. Слегка приподнимала бровь, проводила пальцами по волосам, высекая из них рыжие в отсветах костра искры, и играла.
― Но если есть в кармане пачка сигарет, ― тема смерти на фоне противостояния Сирин и Гамаюна становилась особенно актуальной. ― Значит всё не так уж плохо на сегодняшний день. ― Голос Риты пленял, унося куда-то в заоблачные дали, в так и не наступившее прекрасное далёко.
Напевая себе под нос «Пачку сигарет», довольный Женя устроил себе выходной и завалился спать.
Ему снилась Рита. Сладкая и сочная, она смеялась и медленно раздевалась. Женя уже почти увидел её упругие ягодицы без шорт, уже потянулся к ним подрагивающими от возбуждения пальцами, и в этот момент прозвенел будильник. Ругнувшись, Женя заворочался под расстёгнутым для удобства спальником.
― Еблан озабоченный, ― обругал себя Женя, вытаскивая из штанов руки и с сожалением думая, что он уже начал дичать. Надо было съездить в город, а то от Кузьмича и его кваса становилось только хуже. ― Картинок в журналах стало мало. ― Стопка журналов «PlayBoy», в основном старых номеров, высилась в углу палатки. ― Так тебе и надо.
В этот момент за брезентовой стенкой зашуршали камни, а на вход легла искажённая лучами вечернего солнца тень. Женя проспал почти полдня, и его ожидала бессонная ночь над журналами находок и сбитый режим.
― Виват, команданте! ― с серьёзным лицом воскликнула Рита, стоя на пороге и ковыряя носком кеда землю.
«Будь я Че Гевара, ты бы здесь не стояла», ― подумал Женя, протирая сонные глаза. А вслух сказал:
― Да ладно тебе. Рисунок принесла? ― уже строже добавил он.
― Вот, ― Рита протянула ему аккуратно сложенные листы с поразительно красивыми рисунками.
Руки у девчонки, в который раз отметил Женя, росли откуда надо, и с этим приходилось считаться. Еду она готовила вкусную, и Женя подозревал, что Рита всё же ловит тайком сусликов, в изобилии водившихся в соседних холмах.
― Всегда бы так, ― буркнул Женя, рассматривая рисунки и с сожалением не находя, к чему придраться. ― И больше не дерзи. Поняла? ― Он собирался как можно строже посмотреть на девчонку, чтобы у той и мысли больше не возникало бузить, но когда повернул голову, его мысли обратились в пепел.
Женя увидел прямо перед собой её глаза: большие, яркие, насыщенного тёмного цвета, широко распахнутые и манящие, словно русалочий пруд. Сердце гулко стукнуло, а потом он заметил её карминно-красные губы и пропал. Взор заволокло алым туманом, а кровь от возбуждения била по артериям. Плохо осознавая, что делает, Женя наклонился над оторопевшей Ритой и поцеловал. Её губы были чуть солоноватые и тёплые: девчонка и правда целый день просидела на солнце, зарисовывая кости.
Плохо соображая, что делает, Женя хотел было углубить поцелуй, но в следующее мгновение его ослепила боль.
Глава 7. Поцелуй
Пронзительная, острая, отозвавшаяся в ушах хрустом костей и хряща. Женя резко отшатнулся и инстинктивно прижал руку к лицу, а когда отнял, увидел то, что ожидал: кровь из разбитого носа. А напротив него стояла красная и разъярённая Рита Громова.
― Извращенец ты, Лащенко, ― она перешла в открытую фамильярность. ― Я выгляжу на шестнадцать! Педофил, что ли? ― Рита поморщилась, сжимая и разжимая уже начавшие опухать пальцы.
― Ты всё не так поняла, ― Женя осознавал всю пошлость своих слов и дурость положения: девчонка была не лыком шита. ― Это всё ничего не значит.
― И вот это тоже ничего не значит? ― Рита усмехнулась и указала пальцем на его пах.
Он выругался, не сдержавшись: стоявший как железный член и ноющий от возбуждения живот говорили о многом.
― Пошла вон! ― Он резким движением вытащил из штанов заправленную рубашку. ― Я на непонятном языке говорю?
Рита мгновение помедлила, а затем бесшумно выскользнула из-под навеса. Подошвы её кедов застучали по утоптанной земле, и до Жени долетели слова, сказанные достаточно громко, чтобы он их услышал:
― Дурак ты, Лащенко. И уши у тебя холодные. Мамонтов своих видишь за километр, а что под носом творится ― нет.
― Стоять! ― Женя выскочил следом за ней и, в два прыжка преодолев разделявшее их расстояние, развернул девчонку к себе, сжав её округлые, оголённые лямками майки-алкоголички плечи.
Он ожидал, что Рита сейчас начнёт вырываться или, по крайней мере, орать благим матом и звать на помощь, но она не шелохнулась, опустив голову и упорно не поднимая на него взгляд. Её густые, пахнувшие солнцем и травами рыжие волосы беспорядочной копной закрывали лицо.
Кровь капала из разбитого и, кажется, сломанного носа, стекала липкой струйкой по подбородку и пачкала рубашку, но сейчас Жене было не до этого: молчание обычно громкой и резкой Риты сбивало с толку и не укладывалось в голове. Возбуждение от поцелуя отступило, осталась только неясная, царапающая сердце тоска, как будто он что-то сделал не так.
Женя чувствовал, что должен извиниться перед Ритой: поступил он и правда нехорошо.
«Интрижки и недосказанность губят коллектив, ― прозвучал в его голове голос оставшегося в городе шефа. ― Если почувствуешь, что назревает конфликт, поговори и обсуди всё. Личное не должно мешать общественному».
«Спасибо, шеф, ― мысленно поблагодарил Женя. ― А теперь ― отвали и дай подумать, что сказать».
В этот момент Рита как-то особенно громко вздохнула, и Женя понял, что смущало его до этого: чересчур влажное дыхание девчонки.
― Громова, ― он легонько потряс её за плечи, отчего свисающие пряди огненных волос качнулись, ― ты что, плачешь? ― Он снял руку с плеча Риты и осторожно, как будто извлекал из почвы хрупкую кость, отбросил с её лица волосы.
В сгущающихся тёмно-синих сумерках было видно, что глаза у Риты красные не от недосыпа из-за пирушек, а от слёз, которые мелкими капельками стекали по щекам, отчего расширенные зрачки словно плавали в прозрачной воде.
― Это лечится, ― губы Риты искривила какая-то странная болезненная улыбка. ― Банка чистого спирта и всё будет хорошо. ― Она снова пыталась нацепить маску дурашливой студентки, но фарфор уже дал трещину, и теперь Женя всё видел.