— Передам, — пообещал я и начал искать в кармане ключи от машины. Нашел… и тут придумал еще один вопрос Гербу Дирингу. — Кто такой Фредерик Кейд?
Герб чуть снова не уронил гаечный ключ.
— Фред — папаша Никки, мой тесть. А что такое?
— Это был его дом?
Диринг поморщился.
— Девочки выросли здесь. Мы… Никки… купила у него дом несколько лет назад.
— А он куда делся?
— Переехал севернее, в Брукфилд. В дом престарелых. А что?
— Как по-вашему, могла бы Холли общаться с ним? Просто на случай, если этот адрес устарел.
Он побледнел.
— Господи, нет. Фред — единственный, с кем Холли ладит еще хуже, чем с Никки. С кем, с кем, а с ним она ну никак не может общаться. Но даже если бы и захотела, он бы об этом не узнал — в его-то нынешнем состоянии. — Герб Диринг постучал пальцем по виску. — Болезнь Альцгеймера, — добавил он.
Я кивнул и начал было благодарить его, но вдруг на двери, ведущей из гаража в дом, повернулась ручка. В проеме возникла настороженная Николь Кейд, а голос ее был холоднее зимнего воздуха.
— Мне казалось, мы закончили, мистер Марч… точнее, я в этом уверена. Почему вы до сих пор здесь?
— Хотел посоветоваться, как вернуться в город, — ответил я, — и где лучше перекусить.
— Здесь не автоклуб, а Герберту есть чем заняться.
Я улыбнулся про себя и покачал головой. Гаражные ворота опустились раньше, чем я дошел до машины.
Домой я добрался около трех. Почти на всей Шестнадцатой улице было темно, снежная каша под ногами начала подмерзать. В холле моего дома было безлюдно, в коридорах тихо. Мою квартиру заливал зимний свет — мебель словно прикрыли большой серой простыней. Дома никого. Я положил куртку на кухонный стол, налил себе воды. И тут наверху заиграла музыка. Я вздрогнул.
Год назад этажом выше поселился некий юрист — договор субаренды на два года. Обычно там было довольно тихо, да и музыка у него безобидная, но я подскакивал всякий раз, как слышал ее. И всякий раз думал о Джейн Лу.
В прошлом ноябре исполнилось два года, как она купила квартиру этажом выше, а вскоре после этого мы стали любовниками. Но не прошло и шести месяцев, как Джейн уехала. Сначала в длительный отпуск в Италию, потом на очередную работу (наемным исполнительным директором), на этот раз в Сиэтле. Она звала меня с собой — по крайней мере в отпуск, — и если бы я поехал, она, как знать, по-прежнему жила бы наверху. Но я не поехал, а она не осталась, и, пожалуй, в любом случае ничего бы не изменилось. Может быть, все было обречено с самого начала.
Конечно, к моменту нашей встречи от меня почти ничего не осталось. К тому времени прошло три года с тех пор, как моя жена Энн была убита… аккуратнейшим образом застрелена и оставлена умирать в нескольких ярдах от нашего порога — последняя из множества жертв человека, который так и не дожил до конца того дня. Это было самое крупное мое дело как следователя при шерифе округа Бэрр — и последнее. И я испортил все от начала и до конца. Мои глупость и самомнение позволили Моргану Фернессу столько времени оставаться на свободе, позволили ему развернуть следствие на меня и при моей же помощи превратить все в тщательно обставленное самоубийство.
Еще несколько месяцев после смерти Энн я был во власти хаоса: гнев, чувство вины и всепоглощающее горе, алкоголь и наркотики. Когда буря улеглась, я ушел из полиции и сумел сжечь дотла почти все свое прошлое. Из оставшихся головешек я собрал что-то новое, что-то простое и мелкое, состоящее из работы, пробежек и одиночества. Скромное ремесло, но на большее меня не хватало.
Прошло девятнадцать месяцев с тех пор, как я в последний раз видел Джейн и выслушал ее последнее сообщение на автоответчике.
«Джон, я так больше не могу. Думала, что могу, но ошибалась. Я пыталась не впускать тебя в сердце… говорить себе, что ты — эдакий Ник Чарльз, что работа твоя умная и шикарная и как-то существует отдельно от тебя. Но все это чушь, и я не могу притворяться.
Погони — это совсем не забавно. Побои, пистолеты и операционные — это совсем не остроумно. Стрельба — это совсем не смешно. Не знаю, почему ты хочешь, чтобы все это было в твоей жизни, Джон, но знаю, что я такого не хочу.
Пожалуй, было бы легче, если бы я знала, чего ты ищешь во всем этом… в нас. А может быть, и нет никакой тайны. Может быть, ты вообще ничего не ищешь. Может быть, твоя жизнь уже именно такая, какая тебе нужна».
Наши отношения были обречены с самого начала.