Она подняла наманикюреный пальчик, чтобы убрать прядь волос за ухо. Кэш явно что-то скрывает. Я знаю, как выглядит женщина, у которой есть тайна; каждый день я вижу одну такую в зеркале. Все секреты можно узнать по женским глазам, и если уделить внимание, можно заметить, как в разговоре в них мелькают эмоции.
Калеб спросил, переехала ли она во Флориду одна, и я поймала ее быстрый взгляд вниз, прежде чем она бодро ответила:
— Да.
Я посещала уроки психологии в колледже, на которых изучала язык тела. Одна из лекций называлась «Искусство лжи». Нам необходимо было провести эксперимент, прочитав главу, по которой мы задали ряд вопросов человеку, которого не было в классе во время чтения. К моему удовольствию, я обнаружила, что человек, который пытается вспомнить действительно существующие факты, смотрит наверх или вправо, а человек, использующий часть мозга, отвечающую за воображение — ложь — смотрит вниз и влево. Кэш много раз опускала вниз свои глаза. Лживая. Маленькая. Обманщица.
— Где живет твоя семья? — поинтересовался Калеб. Он потер прядь моих волос пальцами. Кэш посмотрела с завистью.
— Они живут недалеко, — ответила она, отмахиваясь от вопроса.
— Недалеко отсюда?
— Мой отец живет здесь. Мать — в Нью-Йорке.
— Ты часто с ним видишься?
Она покачала головой.
— Не очень.
Еще одна долбанутая семья, без сомнений. Я почти кивнула в поддержку.
— Я бы хотела, чтобы у меня было больше времени, — быстро сказала она. — Я просто была занята переездом. На самом деле, мы очень близки.
Она приоткрыла рот, чтобы выдать еще одну ложь, но пришел официант с едой. Жаль. Я бы с удовольствием послушала.
Оставшуюся часть ужина мы просто болтали. Так, значит, она близка с отцом? Должно быть мило.
Глава 21
Настоящее…
Калеб скрывал от меня лодку. Что еще он скрывает? Мысль, что может быть, что-то еще, неотступно преследует мозг. Это все, о чем я в состоянии думать, задыхаясь от собственной подозрительности. Я так часто хмурюсь, что, наверное, когда все закончится, мне понадобится инъекция ботокса. Одно я знаю точно: я должна выяснить, скрывает ли он что-то еще, даже если для этого придется вторгнуться в его личное пространство. Калеб ненавидит, если кто-нибудь находится в его кабинете, когда его там нет. Я всегда предоставляла ему пространство, с учетом того, что вся остальная часть дома принадлежит мне, но сегодняшний вечер располагает к шпионажу. Я отпускаю Сэма сразу же после того, как он укладывает Эстеллу спать. Обычно, я заставляю его оставаться на несколько часов и смотреть со мной телевизор, но, как только часы показывают семь часов, я практически выталкиваю его за дверь.
Открываю дверь в кабинет Калеба, не переставая жевать стебель сельдерея, и включаю свет. Я крайне редко захожу сюда. Вся комната пропахла им. Я делаю глубокий вдох, и мне сразу же хочется расплакаться. Я привыкла быть окруженной этим запахом каждую ночь, а теперь...
Я оглядываю разложенные повсюду стопки книг. Даже не знаю, когда он находит время читать. Когда он дома с нами, он готовит и общается… несмотря на тот факт, что по всему дому где-нибудь лежат книги, я, правда, никогда не видела, чтобы он читал. Однажды я убиралась и, пока несла книги, которые он разбросал по всему дому к нему в кабинет, из одной книги выпала закладка. Наклонившись поднять ее, я увидела что-то очень напоминающее монетку размером с пенни — или, по крайней мере, когда-то это был пенни. Теперь же, на нем выгравирована поговорка о поцелуях. Этот пенни странной формы, немного выгнутый и удлиненный. Я положила его обратно в его книгу, но в следующий раз, когда ездила за покупками, купила Калебу настоящую книжную закладку. Кожаную, привезенную из Италии. Я заплатила продавцу пятьдесят долларов, предвкушая, как Калеба впечатлит моя заботливость. Когда я преподнесла ему ее тем вечером за ужином, он вежливо улыбнулся и поблагодарил меня, не выказав ожидаемого энтузиазма.
— Я просто подумала, что тебе она нужна. Ты пользуешься этим странным пенни, и он, наверное, постоянно выпадает—
Его взгляд мгновенно метнулся к моему лицу.
— Где он? Ты ведь не выбросила его? — я моргнула и в замешательстве посмотрела на него.
— Нет, он в твоем кабинете, — я не сумела скрыть боль, прозвучавшую в моем голосе. Взгляд его глаз смягчился и, обойдя вокруг стола, он поцеловал меня в щеку.
— Спасибо, Лия. Это хорошая идея, серьезно. Мне нужно что-то получше, чтобы напоминать мне о месте.
— Месте?
— Где я остановился в книге, — он улыбнулся.
Я больше никогда не видела пенни, но подозреваю, что он убрал его куда-то, чтобы не потерять. Калеб чрезмерно сентиментален.
Столкнув стопку книг на пол, я, для начала, направляюсь к секретеру и начинаю вытаскивать документы. Счета, какие-то бумаги по работе — ничего важного. Потом приходит очередь шкафа для документов. Я просматриваю все папки, перечисляя названия документов вслух.
— Колледж, поставщики, документы на дом, документы по карточкам....
Я возвращаюсь к папке с документами на дом. У нас есть только один дом, помимо кондоминиума Калеба, который он захотел оставить. В папке лежат документы на три дома. Первый адрес это адрес нашего дома, второй — кондоминиума, а третий...
Я сажусь и перечитываю каждое слово... каждое имя. Мне кажется, что я пытаюсь прорваться сквозь стекло. Мой мозг прекращает взаимодействовать с глазами. Я заставляю себя читать дальше. Закончив читать, я уже не в состоянии сфокусироваться ни на чем. Я опускаю голову на стол, по-прежнему сжимая документы в руках. Мне становится трудно дышать. Плачу, но это не слезы жалости, скорее, слезы злости. Я поверить не могу, что он так поступил со мной. Не могу.
Встаю я уже в ярости. Я готова сделать что-нибудь безрассудное. Хватаю телефон, собираясь позвонить ему — мне хочется накричать на него. Но успеваю сбросить звонок, прежде чем проходит дозвон. Согнувшись пополам, я прижимаю руки к животу, и с моих губ срываются стоны. Почему мне так больно? Со мной поступали и хуже. Мне больно. Так больно. Мне хочется, чтобы кто-нибудь вырезал мое сердце из груди, чтобы я больше не чувствовала эту боль. Он обещал, что никогда не сделает больно. Обещал заботиться обо мне.
Я догадывалась, что он никогда не любил меня так, как ее, но все равно хотела его. Догадывалась, что его любовь ко мне носила условный характер, но все равно хотела его. Знала, что я запасной вариант, но все равно хотела его. Но это уже слишком. Спотыкаясь, я выхожу из кабинета в коридор и обвожу взглядом наш дом — мой красивый маленький мир. Неужели я создала его, чтобы скрыть, насколько ужасна моя жизнь? На столике возле двери стоит яйцо филигранной работы. Это произведение искусства Калеб привез для меня из своей поездки на Кейп-Код. Оно обошлось ему в пять тысяч долларов. Я хватаю его и, крича, швыряю через всю комнату. Оно ударяется о плитку и разбивается на миллион кусочков, как и моя жизнь.
Я подхожу к нашей свадебной фотографии, которая висит над диваном. Пару секунд я раздумываю, вспоминаю тот день — предположительно, самый счастливый день в моей жизни. Затем хватаю метлу, которая стоит, прислоненная к стене, и из всех сил бью по стеклянной рамке. Разбившись, обломки рамы падают на мебель, а фотография — лицевой стороной на кофейный столик.
Эстелла начинает плакать.
Тыльной стороной руки я вытираю слезы, струящиеся по щекам, и отправляюсь наверх. В какой-то степени я рада, что девчонка проснулась. Мне нужно что-нибудь подержать в руках.
Глава 22
Прошлое…
День моей свадьбы напоминал скорее коронацию, нежели свадьбу. В каком-то смысле для меня это и была коронация. Я выиграла свою корону. Заполучила самого сексуального и привлекательного мужчину в мире. Победила злую ведьму с волосами цвета вороного крыла и испытывала триумф. Мне казалось, что ожидаемое счастье так близко.
Я думала обо всем этом, пока стояла перед зеркалом. На мне надето платье цвета слоновой кости с лифом сердечком и юбкой «русалка», а волосы уложены в высокую прическу в виде ракушки, и по бокам украшены потрясающе красивыми белыми цветами.