Я покачала головой, не понимая, о чем он говорит. Он имеет в виду ее?
Я стояла между ним и окном, поэтому ему пришлось посмотреть на меня.
— Калеб, до аварии ты хотел меня. Ты все еще хочешь меня?
Это были две самые долгие минуты в моей жизни. Я развернулась, чтобы уйти, но он схватил меня за руку.
Я почти плакала. Мне не хотелось, чтобы он видел.
— Лия, посмотри на меня.
Я посмотрела.
— Я был эгоистом.
— Мне плевать, — быстро произнесла я, — ты запутался.
— Я знал, что делаю.
Я смотрела на него.
— Что ты имеешь в виду?
Он выругался и запустил руку в волосы.
Раздался стук в дверь.
— Черт… черт! — он прижал пальцы к глазам, прежде чем пойти открыть дверь.
Пришли Люка и Стив. Я схватила сумочку и побежала в ванную, чтобы привести лицо в порядок прежде, чем они увидят меня. Если моя мать и научила меня чему-то в жизни, так только тому, что нельзя, чтобы заметили твои эмоции.
— Лия! — воскликнула Люка, когда я вышла из ванной. Она двинулась ко мне с кошачьей грацией. Я подавила желание попятиться. Разница между Люкой и моей матерью заключается в огромном количестве искренности и материнской любви. Эта женщина любит своего сына, а мне не понять этого. Любви без всяких условий. Я завидую ему в этом. Что-то постоянно заставляет ее обнимать меня, и я чувствую себя от этого не в своей тарелке. Мне кажется, что она оценивает меня всякий раз, когда обнимает, будто проверяет, достойна ли я ее сына. Я позволила ей обнять меня, глядя на Калеба поверх ее плеча. Он наблюдал за нами со странным выражением на лице.
Когда она отстранилась, она удержала меня за предплечье и посмотрела мне в глаза.
— Калеб, эта девушка… — она оглянулась через плечо на него, затем снова на меня со слезами на глазах. — Эта девушка — редкость.
Видимо, на моем лице отразилось удивление. Она снова обняла меня.
— Спасибо тебе, Лия. Ты была так лояльна к моему сыну. Мать не может желать большего.
Но не только я была шокирована. На лице Калеба друг друга сменяли удивление и растерянность.
Когда я поймала его взгляд, он пожал плечами и улыбнулся.
Его родители остались почти до конца вечера, разговаривая и попивая шампанское, которое принесли, чтобы отпраздновать. Я ушла вслед за ними. У двери Калеб схватил меня за запястье, останавливая.
— Лия, — его голос был хриплым. — Моя мать права. Не смотря ни на что, ты была лояльна ко мне. Даже когда…
Я покачала головой.
— Не хочу говорить об этом.
Не хочу говорить о ней.
Он прищурился. Мне показалось, что он смотрит на меня так, будто видит впервые за эти несколько месяцев.
— Ты не должна. Мне стыдно, что моей матери пришлось напоминать мне об этом.
— О чем ты говоришь, Калеб?
— Я принимал тебя, как должное. Твою лояльность. Твое доверие. Мне очень жаль.
Он притянул меня к себе и обнял. Не знаю, значили ли его слова что-нибудь для нас, но чертовски уверена, что собиралась остаться и узнать.
— Я провожу тебя до машины.
Я кивнула, вытирая слезы кончиками пальцев.
Пожалуйста, Боже, пусть он не причинит мне боли.
Глава 19
Сэм на моей стороне, или, по крайней мере, мне так кажется. Он не осуждает меня, и мне это нравится. Он знает суть того, что произошло между мной и Калебом. Пока он не задает никаких наводящих вопросов, а ведь мне хочется, чтобы он это уже сделал.
Я чувствую, что мы команда. Он убирает дом, кормит меня, стирает нашу одежду и подсказывает, когда нужно кормить ребенка.
Я кормлю ребенка.
Иногда я наблюдаю, как он купает ее, и подаю ему полотенце.
Быть матерью, оказывается, не так сложно, как мне казалось. Особенно, когда все происходит вот так.
Калеб так и не позвонил.
Калеб не звонит.
— Что это за татуировки? — однажды спросила я его. Его рукава были закатаны до локтей, пока он нежно промывал мыльные волосы ребенка. Он посмотрел на меня краем глаза. Я начала обводить рисунок пальцем. Никогда не делала подобного раньше… ни с кем. Какое-то нагромождение картинок: пиратский корабль, цветок лотоса и невероятно липкая паутина. Когда я дохожу до локтя, он приподнимает брови.
— Хочешь, я сниму рубашку, чтобы ты могла продолжить?
— Есть еще?
Он улыбается и вытаскивает ребенка из ванны.
— Если бы я не знал тебя так хорошо, то подумал бы, что симпатичен тебе.
Я хихикаю. И правда. Становится даже как-то неловко.
— Ты гей, Сэм. И без обид, но татуированный Курт Кобейн — не мое.
Сэм относит ребенка в детскую и укладывает на пеленальный столик.