Мне хотелось позлорадствовать после того, как я выиграла суд. Хотелось, чтобы она знала, что он мой, и всегда будет моим. Она должна знать. Мы праздновали победу в ресторане. Оливия приехала поздно. Честно, я даже не знаю, зачем она пришла. В чем бы она ни была виновата перед Калебом, она свою вину искупила. Она выиграла мне свободу, и я была безумно рада, что наши пути разошлись — я была уверена, что никогда ее больше не увижу. Но, тем не менее, она здесь, на моем празднике победы, бродит в своем коротком платье и туфлях на каблуках.
Я направилась к ней, намереваясь выразить свое неудовольствие ее присутствием здесь. Я бросила взгляд на Калеба, который был чем-то занят в другом конце комнаты. Мне не хотелось, чтобы он видел, как я с ней разговариваю. Мне хотелось, чтобы она ушла, прежде чем он увидит, что она приходила.
Когда она заметила, что я иду к ней, улыбка исчезла с ее лица. Следует отдать ей должное — сучка выглядела экзотично.
В руке она держала бокал шампанского и, когда я подошла, она вопросительно приподняла бровь и скривила губы. Она свысока посмотрела на меня. Я привыкла к этому во время суда, но сегодня это взбесило меня. Сегодня мой день… и Калеба.
Я и слова не успела сказать, как она взглянула на меня и сказала:
— Возвращайся к мужу, пока он не осознал, что все еще влюблен в меня.
Я испытала шок.
Почему
Она
Так
Думает?
Это неправда. Она одержима им. Кто может винить ее? Я посмотрела на Калеба. Он все, что мне нужно. Он защищает меня. Уважает. Он единственный мужчина, который пообещал, что никогда не причинит мне боль.
Он рассмеялся над чем-то, что сказал кто-то из тех, с кем он общался. Мое сердце словно набухло от одного его вида. Оливия устала бороться за него, и теперь он весь мой.
Я посмотрела на своего Калеба, уверенная в это мгновенье, что между нами сильная связь, что мы пара. Он, казалось, почувствовал на себе мой взгляд. Я ощутила, как в животе запорхали бабочки, только от того, что он посмотрел на меня. Улыбнулась. Мы обменивались подобными интимными взглядами еще в суде. Когда мне было страшно, я смотрела на него, он встречался со мной глазами, и мне сразу же становилось легче. Но в этот раз все было иначе. Я ощутила замешательство. Стены комнаты будто сжались.
Трепетание крылышек умерло. Он смотрел не на меня.
Так же внезапно, как он посмотрел на нее, улыбка на его лице исчезла. Я видела, как его грудь поднимается и опадает под пиджаком, как будто он делает глубокие вдохи. За эти пять секунд я проследила, как все мысли Калеба отразились на его лице, словно кто-то сделал тысячи маленьких надрезов и все чувства одновременно просочились наружу: тоска, любовь, вера. Я повернулась, чтобы посмотреть, куда он смотрит, хотя знала, что лучше не делать этого. Но, как я могла не посмотреть? Ответ оказался слишком очевиден для меня. Мне захотелось закрыть глаза и раствориться под покровом темноты. Он смотрел на Оливию. Я чувствовала себя так, словно он столкнул меня с самого высокого здания. Чувствовала себя уничтоженной. Каждая клеточка меня уничтожена. Лгунья. Воровка. Мне хотелось прямо там, свалиться на пол, признавая свое поражение. Снова и снова умирать. Умереть и забрать Оливию с собой. Умереть.
Я уже открыла рот, чтобы закричать на нее. Наградить ее всеми оскорблениями и прозвищами, повстречавшимися на моем пути за двадцать девять лет. Все они вертелись на кончике языка, готовые обрушиться на нее. Я собиралась выплеснуть шампанское ей в лицо и выцарапать ее глаза, пока не потечет кровь. Пока Калеб не посчитает ее такой уродливой и искалеченной, что больше никогда не посмотрит на нее.
И тогда она ошеломила меня. Ее рука задрожала, будто она больше не могла удерживать изящный бокал, и она поставила его на столик. Затем она опустила голову и, прижав подбородок к груди, ушла.
Я вздохнула — это был глубокий, удовлетворенный вздох — и пошла к Калебу.
Мой. Он мой. Только так и не иначе.
Глава 31
Я раскачиваюсь из стороны в сторону после разговора с Калебом по телефону. Что со мной не так? Как я могла поклоняться земле, по которой ходил мой отец после всех этих лет пренебрежения? Я кажусь себе жалкой. Ненавижу себя за это, но знаю, что сделала бы так снова. И этот ребенок — она мой единственный кровный родственник, а я делаю все, чтобы держаться от нее подальше. Она не сделала ничего плохого. Что я за человек, если отдаляюсь от собственного ребенка?