— Не стоит благодарности. — В ее голосе слышались странные нотки, появлявшиеся всякий раз, когда он делал ей комплимент. — Это была всего лишь царапина. Ладно, пусть небольшой кусочек, отсутствие которого я никогда не замечу. — Она допила кофе и отодвинула кофейник подальше от огня. — Оставим немного на утро. Черт, как холодно. — Поднявшись, она плотнее закуталась в одеяло, потопталась на месте, стуча сапогами, и направилась к палатке. — Так вы идете?
— Идите в палатку. Я буду спать здесь. — Он не мог найти свой спальный мешок. Почему-то он не увидел его, когда снимал седло.
— Не глупите. Я постелила ваш мешок в палатке.
Глава 8
Фокс и Таннер очень скоро поняли, что палатка была слишком маленькой, чтобы они оба могли лежать на спине. Фокс легла на бок и оказалась носом в двух дюймах от стенки палатки. Брезент, наверное, свернули мокрым, и теперь от него пахло плесенью.
Таннер поворочался и наконец улегся на тот же бок, что и Фокс. Она напряглась, но он прошептал ей на ухо:
— В таком положении нам обоим будет удобно и мы сможем согреться. — После неловкой паузы он добавил: — Но если вы предпочитаете, чтобы я забрал свой мешок и…
— Я же сказала вам, что я практичная женщина. — Фокс уставилась в брезентовую стенку палатки. Из всех положений, которые они попробовали, это действительно было самым удобным, но…
Их отделяло много слоев одежды и одеял, тем не менее Фокс могла бы поклясться, что чувствует каждый мускул его тела. Она уверяла себя, что это невозможно. И тут рука Таннера в перчатке скользнула поверх ее куртки и остановилась на талии.
— Я не знаю, куда еще ее положить, — объяснил он довольно раздраженно.
Через свое одеяло и одеяло Таннера Фокс почувствовала, как его колени уперлись в ее ноги. Его рука обнимала ее. Она облизнула губы и сглотнула. Прошло не менее двух лет с тех пор, как она была так близко от мужчины.
— Наверное, нет легкого способа уместить в одноместную палатку двоих, — пробормотала она. Но он был прав в том, что «так было теплее. Как только Таннер обнял ее и оказался так близко, ее окатила волна жара.
— У нас не было бы этой проблемы, если бы со мной поехал Ханратти.
Тогда бы они оба или один из них спали бы на снегу.
— Я просто предполагала, что это я должна поехать с вами. Ведь это я должна доставить вас и золото в Денвер.
— У вас явная склонность к предположениям.
От его теплого дыхания, щекотавшего шею, у нее закружилась голова.
— Возможно, мне следовало спросить у вас, с кем вы хотите ехать, до того, как я приказала Пичу привести наших лошадей.
— Вообще-то я был рад, что вы были со мной. До этого момента.
— Я понимаю, что вы имеете в виду. — Необходимость делить с ней палатку. Через минуту она спросила: — Моя коса вам мешает? Ее надо отвести в сторону.
Рука Таннера крепче обняла ее, и он теснее прижался к ней, словно устраиваясь удобнее перед тем, как уснуть. Ее попка оказалась прижатой к низу его живота, и этого было достаточно, чтобы у Фокс перехватило дыхание. Она занервничала и неожиданно затараторила:
— Вы замечали, как все вокруг становится тихо, когда идет снег, и вместе с тем вы слышите, как он падает? — Она говорила громко, даже слишком, но это помогало ей отвлечься от того, что, возможно, происходило с его плотью.
— Замечал. — По голосу было очевидно, что он улыбается. — Ваше ухо болит?
— Немного саднит, — призналась она. — Но не сильно. Когда сломаешь ногу, болит гораздо больше. Порезы и ожоги тоже здорово болят. А какую самую большую боль испытали вы?
Если Таннер и чувствует что-либо ниже пояса, это наверняка приведет его в замешательство, решила она. С другой стороны, если бы в той части его тела ничего не происходило, она почувствовала бы себя униженной. К несчастью, из-за отделявших их друг от друга одеял было невозможно определить, происходит там что-либо или нет.
— Самую большую боль? — переспросил он. — Когда-то мы с друзьями устроили гонки на двуколках. Мы были довольно молоды и выпили слишком много бренди, чтобы подумать о том, что устраивать такие скачки опасно. Моя двуколка не вписалась в поворот, лошадь упала, и мы все скатились в канаву. — Он немного помолчал. — Я сломал ключицу, руку и лодыжку. Но больше всего пострадала моя лошадь: из-за моей глупости ее пришлось пристрелить.
— Да, это плохо, — согласилась Фокс. — А вам приходилось быть в шахте во время аварии? — Она не шевелилась. Если она хотя бы чуть-чуть двинется, он может посчитать это за приглашение. Конечно, Таннер — джентльмен, но в такой ситуации, как эта, непонимание может… так сказать…
— Я несколько раз попадал в завалы в шахтах. Это довольно страшно.
— И вы пострадали?
— Мне везло — Бог миловал. Хотите повернуться на другой бок?
— Нет, так удобно. Если только вы…
— Мне тоже удобно.
Лежать в его объятиях на самом деле было приятно. Она призналась себе, что в данный момент она не хотела бы быть в другом месте. Они были защищены от ветра и снега. От тела Таннера и его дыхания по ее телу разливалось тепло. В ее власти было представить себе, что и ему нравится быть рядом с ней, что и у него от их близости возникают греховные мысли.
— Я не помню, говорили ли вы мне — вы женаты? — спросила она, представляя себе, насколько компрометирующей была обстановка, которая может стать еще более напряженной.
— Я никогда не был женат. Черт, у меня затекла левая рука. — Он немного повозился, а потом устроился в прежнем положении.
— А почему вы не женились? По-моему, вы как раз в том возрасте, когда мужчины женятся. К тому же у вас есть приличная работа и деньги.
Ветер рвал палатку, и пыль от ее брезентовых стен щекотала ноздри Фокс. Лучше бы ее нос был прижат к шее Таннера, чтобы она могла вдыхать приятный аромат мыла.
— Единственная женщина, на которой я едва не женился, оказалась, по мнению моего отца, слишком яркая, и свадьба не состоялась. Мне казалось, что вы хотите спать…
— Так оно и было, но сейчас я что-то разгулялась. — Она пожала плечом и сразу же об этом пожалела. Что будет, если он истолкует это движение как тонкий намек на то, что она готова и на большее? Проклятие! — А что значит — она была яркая?
— Давайте лучше поговорим о другом. Вы можете мне сказать, кто назвал Хоббса Дженнингса нечистым на руку сукиным сыном?
— А почему для вас так важно, чтобы отец признал вашу жену? — не сдавалась Фокс. — Ведь жить с ней вам, а не ему.
Значит, вы не хотите этого сказать? — Она ощутила его дыхание на своей щеке. — Во-первых, мой отец ради меня многим пожертвовал. Я ему обязан. Во-вторых, если я женюсь, мы с женой, по всей вероятности, будем жить вместе с отцом.
— Какая жуткая перспектива! — Фокс приподнялась и попыталась взглянуть через плечо, но в палатке было слишком темно, и он все равно не увидел бы хмурое выражение ее лица. — Ваша жена выйдет замуж за вас, а не за вас и вашего отца. Вы не должны заставлять ее жить в одном доме с вашим отцом!
— Фокс, меня иногда не бывает дома месяцами. Я не буду о ней беспокоиться, если буду знать, что она не одна и что мой отец о ней заботится.
— Значит, вы сделаете несчастной ее, потому что вы не хотите беспокоиться? Какой же вы эгоист!
На этот раз ей удалось сесть и уставиться на него — даже если он не видит ее лица.
— Вовсе нет, и с чего вы взяли, что она будет несчастна? Ей не придется жить одной целыми месяцами.
— Черта с два! Могу поспорить на что угодно, что она предпочтет быть одна. Вам следовало бы знать, что каждая женщина заслуживает того, чтобы иметь свой дом. И ваша бедная жена — тоже! И ей не придется играть роль няньки у вашего привередливого отца. — Одному Богу известно, что бы его отец подумал о такой, как она. Да у него от страха душа уйдет в пятки при одном ее виде!