Хорвек закатил глаза, и я вспомнила, что имею дело с демоном наиблагороднейших кровей. Мне следовало догадаться, что из подобных господ чистоплюйство не выводится ни подземельями, ни перерождениями. Я вновь осмотрела его с ног до головы и впервые заметила, как явно в его одежде проявилась двойственность натуры: множество украшений, пестрая повязка на лбу, бусины и цветные нитки в волосах — все это принадлежало неизвестному бродяге, недавно отдавшему свою душу богам. Но отличные сапоги, рубашка из хорошего тонкого полотна, куртка из кожи лучшей выделки — все это наверняка показалось бы тому бродяге излишней роскошью. Стоило только Хорвеку раздобыть денег, как он тут же приоделся, точно дворянин, но так и не смог вытравить из себя постыдную слабость к дешевым побрякушкам, доставшуюся ему по наследству, как и узоры на руках. Из-за этого он походил, как мне показалось, на картежника-мошенника, к которому удача была в последнее время весьма благосклонна. Возможно, подобный гость показался бы нежелательным хозяину более добропорядочной гостиницы, но в заведении, приглянувшемся Хорвеку, при условии достаточной щедрости мог сойти и за почетного.
Итак, отвертеться от мытья не вышло — меня едва ли не силой затолкали в бадью с водой, от которой валил густой пар.
— Если ты не оставила мечты стать когда-нибудь герцогиней, — приговаривал Хорвек с деланной серьезностью, — то придется уж смириться с таким несчастьем, как мытье.
Вода оказалась такой горячей, что, казалось, с меня и кожа слезет вместе с грязью. Хорвек, убедившись в том, что я не собираюсь сбегать из бадьи, ушел из комнаты, пощадив жалкие остатки моей стыдливости, по большей части растерянной за время бродяжничества. Вымывшись, я натянула на себя одну из его новых рубашек. Она доходила мне едва ли не до колен, но этого мне показалось недостаточным, и я закуталась в плащ. В небольшом темном зеркале, висевшем на стене, отразилась жалкая фигура, и я подошла поближе, чтобы рассмотреть свое лицо. Оно, к счастью, не слишком-то переменилось — лишь осунулось и исхудало — а вот от волос остались лишь жалкие топорщащиеся прядки сероватого цвета, точь-в-точь крысиная шкурка. Исчезли и мои яркие веснушки, а брови вовсе выцвели.
Когда Хорвек вернулся, я самозабвенно рыдала, обхватив голову руками.
— Мои волосы! — повторяла я. — Мои славные рыжие волосы!.. Пусть они принесли мне много бед, но как я буду без них обходиться? Неужто они никогда не отрастут?.. Неужто всегда будут мерзкого серого цвета?
— Мне следовало догадаться, что эти потоки слез проливаются отнюдь не из-за того, что твой родственник отправился в тюрьму, жених — на корм нечисти, а ты сама объявлена вне закона, — покачал головой Хорвек после того, как вслушался в мои всхлипывания. — Так убиваться женщина способна только из-за красоты. И, право слово, было бы что оплакивать!..
Но, произнося эти слова, он аккуратно и внимательно осматривал мою голову — оттого прозвучали они не столь уж обидно.
— Колдовство, изменившее цвет твоих волос, продержится не дольше одной луны, — его голос звучал уверенно, и мои рыдания утихли. — Отрастать косы будут совершенно обыкновенным образом, могу тебя уверить. И это тебе на руку — пока все ищут рыжую девчонку, невзрачному мальчишке можно свободно разгуливать по улицам Таммельна.
Я, утерев заплаканное лицо, увидела, что он принес мне новую одежду — добротную и теплую: шерстяные штаны, длинную темно-красную рубаху, к которой прилагались жилет из овчины и суконная серая куртка. Также для меня были куплены новехонькие мягкие сапоги, лишь самую малость великоватые — глаз у демона оказался верным. Подобный наряд был обычным для путешественников, собиравшихся в дальнюю дорогу в преддверии холодной поры года, и я с тревогой рассматривала одежду, размышляя, не значит ли это, что Хорвек собирается услать меня вон из города. Говорил же он, что не сможет мне помочь в борьбе с ведьмой?..
— Я не надену это, — угрюмо заявила я.
— Заверяю тебя чистосердечно, мне не жаль поделиться рубахой, — ответил на это Хорвек. — Но с чего ты взяла, что тебе полезнее оставаться босой и голоногой? Ночи уже холодны, а городские улицы чертовски грязны, не говоря уж о проселочных дорогах.
— Я не собираюсь сбегать из Таммельна, — еще мрачнее произнесла я, втягивая голову в плечи. — Ты можешь отправляться куда глаза глядят, но для меня это никак не годится.
— Дело твое, — легко согласился он. — То, что я принес тебе эту одежду вовсе не значит, что ты должна меня слушаться…
— Верно, — проворчала я, нерешительно протягивая руку к рубахе.