…Соня усмехнулась: все прошло как по маслу. Намного успешнее, чем она могла надеяться. Значит, завтра она увидит Севера, а остальное просто не имеет значения. Девушка прекрасно знала, что сколько стоит. Так что даже если местный владыка заломит совершенно несуразную цену, она в силах ее заплатить.
Убаюканная сладкими мыслями, она заснула.
Вернувшись к себе, Халима заперла дверь на засов и заметалась по комнате, точно раненая волчица. Давно стемнело. Косой дождь хлестал в окно, а ветер диким зверем завывал в каминной трубе, грозя загасить пламя, тщетно пытавшееся прогреть воздух в комнате. Наконец она остановилась и, только впервые ощутив холод, подбросила в камин несколько свежих поленьев и устало опустилась в кресло, чувствуя, что силы покидают ее.
За стеной послышались тяжелые шаги. Ручку двери осторожно тронули, но она не поддалась, и тогда тихонько постучали, однако Халима не проронила ни звука. Сейчас она никого не желала видеть и меньше всего Кучулуга, а ведь это наверняка он топчется сейчас перед дверью. Лишь Оракулу она не осмелилась бы отказать, но девушка знала, что это не Разара: она только что вернулась от владычицы.
Новость же, которую ей там поведали… Жрица сжала кулаки, и сердце ее бешено заколотилось. Север в плену… Правда, и рыжая дрянь тоже, но сейчас это совсем не радовало ее. Если за гибель шадизарской девки придется заплатить жизнью Севера… Пусть тогда лучше живет! Но что же делать? Что делать?!
Только что вернулась Вестница и принесла на лапе записку. Халима сосредоточилась и без труда припомнила ее содержание.
«Документы получены, но из-за погони спрятаны. Север в плену, в Янайдаре. Соня в плену рядом с Янайдаром. Схвачена разбойниками из Ямы. Писано Ганой, неизвестно какого дня второй, а может, и третьей луны осени».
Она мысленно перечитала каждое слово, пытаясь отыскать в них некий скрытый смысл, но его попросту не было. Значит, Северу все-таки удалось выкрасть планы подземелий… В самых радужных мечтах колдунья не надеялась, что это удастся, несмотря даже на то что за дело взялся сам Север. Пожалуй, первый раз в жизни она усомнилась в возможностях Вожака и… ошиблась.
Ему удалось-таки добиться своего. Правда, какой ценой! Она попыталась представить, как все было. Раз документы спрятаны, значит, Вожак сумел вырваться из замка йезмитов. Наверняка за беглецами погнались. Он спрятал документы, и Вестница знает где. Так что же там произошло? И где, интересно знать, находились в это время Юрг с Ярой?! Север попал в безвыходное положение и поэтому спрятал документы, или рыжую девку схватили, и он, решив вернуться за ней, не захотел подводить Разару?
Но кто же тогда написал письмо? Что еще за Гана? «Писано Ганой неизвестно какого числа!» Хороша, ничего не скажешь! Она-то как уцелела? Наверное, Халима могла бы задать еще не один десяток вопросов, но решила, что с нее хватит. Что толку изводить себя, если все равно поделать ничего нельзя? Или все-таки можно?
Она снова задумалась. Совершенно ясно, что как Жрица Логова она ничего изменить не может.
Завтра же Тирал отправится в Иранистан, чтобы забрать документы и попытаться разузнать о судьбе Севера. Но цель его поездки — Халима понимала это, и, как ей показалось, понимала и Разара — в первую очередь, карты. Северу же если и можно помочь, то делать это нужно прямо сейчас. Немедленно!
А немедленно сделать она ничего не может. Или, все-таки, может? Откуда же эти странные сомнения? Словно она знает нечто полезное, о чем упорно пытается забыть, да никак не получается… Ну конечно же — Темный Властелин… Если кто-то и в силах сейчас помочь, так только он. Но именно к нему она не имеет права обращаться за помощью. Халима отчетливо понимала, что, как только сунется с просьбой к Тени Темного Властелина, Северу придет конец. Откуда взялась такая уверенность, она не знала, но сердце любящей женщины подсказывало ей, что она права.
Что же придумать? Девушка в ярости закусила губу, пытаясь ответить на вопрос, ответа на который, совершенно очевидно, просто не было. Не может ведь она заставить Тень поступать не так, как хочется Темному Властелину, а так, как хочется ей, Халиме! Вконец запутавшись, она тяжело вздохнула и замерла, не в силах думать вообще ни о чем.
Когда Соня проснулась, давно перевалило за полдень. По правде сказать, она уже просыпалась, но, когда вошла рабыня и тихонько приблизилась к ее постели, сделала вид, что спит. Тогда девушка задернула на окнах тяжелые шторы и так же бесшумно удалилась, а Соня и сама не заметила, как снова заснула. Когда же она пробудилась во второй раз, солнце стояло уже высоко.
Гана поднялась раньше и теперь сидела за столом в полном старушечьем облачении и, повернувшись к подруге, ехидно смотрела на нее и ухмылялась.
— Как-кая гадость! — с отвращением прохрипела Соня и прикрыла глаза, чтобы не видеть уродливого лица Ганы.
— На себя посмотри! — мгновенно огрызнулась та.
Соне стало смешно. А ведь и верно! Сама она выглядит ничуть не лучше. Лысое, сморщенное, отвратительное чучело, больше всего походившее на… Тут она на миг запнулась, пытаясь отыскать точное сравнение, но ничего на ум не приходило.
Тогда она открыла глаза, чтобы освежить в памяти кошмарный образ.
— Жабочка ты моя,— улыбнулась Соня подруге.— Со вчерашнего вечера мы еще похорошели, или я просто отвыкла за ночь? — поинтересовалась она, потягиваясь.
— Ты не очень-то улыбайся,— с ухмылкой предостерегла Гана.— Шкурка лопнет!
— Еще ехидничает, уродина! — беззлобно проворчала Соня и снова улыбнулась.
— Перестань гримасничать,— отозвалась Гана.— Морщины останутся.
Обе беззаботно расхохотались хриплым, вполне соответствовавшим внешности смехом. Видно, за дверьми ждали их пробуждения, потому что, едва раздался смех, в комнату робко вошла молодая рабыня и поинтересовалась, не проснулись ли госпожи и, если да, то не изволят ли они откушать?
В ответ на это одна из отвратительных старух оскалилась и захихикала, словно злосчастная рабыня сказала что-то необычайно смешное. Бедняжка затряслась от страха, а вторая старуха — еще более отвратительная горбунья, чем первая,— окинула ее недобрым взглядом и зло прохрипела:
— Неси, милая, еду! Или мы тебя, сладкая, съедим на завтрак!
Чтобы показать, что она вовсе не шутит, старуха неожиданно бодро вскочила, скрюченная, почти прижатая к полу и оттого еще более кошмарная со вздымавшимся над головой ужасным горбом. Рабыня испуганно завизжала и молниеносно выскочила за дверь.
— Зачем ты напугала девушку? — удивилась Гана.
— Так нужно, жабочка,— улыбнулась Соня.— Скоро мы всех по-настоящему заинтересуем, и начало этому интересу я положила только что.
— Ты сделала это еще вчера,— возразила Гана,— когда уложила двух телохранителей Уру.
— Не-ет.— Соня покачала обезображенной головой.— Те двое будут молчать и ни за что не признаются в своем позоре.— Зато к вечеру, уверяю тебя, полгорода будет знать, что двум приезжим колдуньям ничего не стоит съесть за завтраком бедную девушку!
— Любишь ты покрасоваться, моя прелесть! — с гнусной ухмылкой заметила Гана.
— Красование здесь ни при чем, радость моя,— ответила Соня с не менее зверской гримасой.— Просто известность может вызвать уважение нашего гостеприимного хозяина. Уважение, соглашусь, ни на чем не основанное, но это совсем не важно, потому что завтра мы отсюда уедем.
Гана ничего не ответила, только недоверчиво покачала головой. Быть может, она и хотела что-то сказать, да не успела. С подносом в руках в комнату вошла давешняя рабыня и, опасливо косясь на двух уродин, начала быстро накрывать на стол. Вместе с ней пришли еще две девушки, но, как видно, слух уже пополз: и они были не менее настороженными. Наконец приготовления закончились, и одна из девушек, набрав полную грудь воздуха, словно собиралась нырнуть в холодную воду, заговорила.