— Я понимаю, Теммар. Понимаю. Я сделаю все, что могу, чтобы помочь тебе, но мне нужно некоторое время. Если бы ты мог подождать…
— Я не могу! И ты уже помогла мне.
Сзади раздался голос Садгура:
— Отряды готовы в путь, мой господин!
— Прости,— Теммар слегка поклонился и пошел прочь.
Сионира некоторое время задумчиво смотрела ему вслед, затем перевела взгляд на Соню и сказала:
— Надеюсь, он не подвергнет опасности себя и своих людей!
— Я иду с ними,— отозвалась Соня.
— Будь очень осторожна, гирканка! Нгаигарон исключительно могущественный колдун. Его магическая сила еще не изведана.
— Насколько я понимаю, часть его силы имеет отношение к тебе!
— Это не моя сила; это сила моего храма,— медленно произнесла Сионира.— Скипетр! Священный жезл Иксатла!
— И ты только поэтому помогаешь Теммару?
Их глаза встретились.
Сионира осторожно ответила:
— У каждого поступка свои мотивы, гирканка. Ты должна знать только то, что Нгаигарон лишил храм волшебной силы, а я намерена ее восстановить!
— С помощью магии! — Соня подняла бровь. — Не будь слишком скрытной с этими людьми, Сионира. Они уже раздражены, а раздраженные воины могут повернуть куда угодно!
— Я все понимаю.
— Вот и действуй…— Она уже повернулась, чтобы уйти, но вдруг остановилась.— Меня зовут Рыжая Соня!
Сионира кивнула и спросила:
— Ты хорошо поела?
— Немного похлебки…
— Попробуй вот это! Она поможет тебе поддержать силы.
В ее руке была груша. Это был дружественный жест. Соня медленно протянула руку, и от Сиониры не ускользнуло ее замешательство.
— Это всего лишь спелый плод, Соня! Здесь нет никакого колдовства!
Соня покачала головой, взяла грушу и надкусила. Вкусная и сочная!
— Спасибо еще раз, Сионира!
Колдунья кивнула. Соня отошла, и холодный взгляд Сиониры следовал за воительницей, шедшей по лагерю.
Птицы вернулись в Тальмеш и спустились на крыши — коршуны, вороны, аисты с тяжелыми клювами — тысячи птиц, и все они каркали, пищали, свистели и стрекотали.
Нгаигарон, стоя у окна башни, внимательно вслушивался в их гомон — вслушивался и запоминал.
Идзура сидела на мягких диванных подушках и потягивала вино, не спуская глаз с Нгаигарона. Молчаливый, как статуя, он, казалось, даже не дышал.
Его лицо, грудь и руки были освещены предзакатным солнцем.
В дверь тихо и робко постучали.
— Войди, Энади,— отозвалась Идзура.
Ноги юной рабыни заплетались, плечи были опущены, и она не могла набраться мужества посмотреть в глаза Идзуре или ее любовнику-колдуну.
— Г.ще кувшин вина, Энади, когда уберешь со стола.
— Слушаюсь, госпожа.
Поспешно, но осторожно, чтобы не уронить что-нибудь, Энади убрала со стола тарелки и блюда, оставшиеся после дневного пира, подняла поднос и вышла в холл.
Нгаигарон пробудился от транса.
— Так…
Выходя, Энади не полностью закрыла дверь. Тихонько поставив поднос на боковой столик, она осторожно, вся дрожа от ужаса, прильнула к оставленной щели.
Идзура наклонилась вперед.
— Ты знаешь, где они?
— Там,— колдун показал на окно.— В горах. Теммар еще жив.
— Будь он проклят! Как ему это удалось? Как он спасся?
— Это неважно. Его надо уничтожить — вот что важно!
Нгаигарон отошел от окна, повернулся и снял с цепи деревянную птицу, висевшую у него на груди.
Идзура с интересом следила за ним. Энади, нервничая, обливаясь потом и нервно сглатывая, тоже наблюдала.
Вытянув руку с зажатой темной деревянной птицей, колдун с мгновение смотрел на нее, а потом произнес лишь одно слово:
— Аэтра'аэи!
С ужасающим криком, от которого зазвенели находившиеся в комнате хрустальные кубки, птица ожила.
Она начала клекотать и кричать, как ястреб, носясь кругами по комнате и отчаянно колотя крыльями.
Ошеломленная Идзура зарылась в подушки, чтобы защититься от огромных когтей.
— Мой возлюбленный, молю тебя, останови ее!
Энади, вне себя от страха, сделала шаг назад и, звякнув тарелками, с шумом уронила их на пол.
Нгаигарон смеялся, глядя, как его волшебная птица, завершив круг, вылетела в открытое окно. Она еще раз вскрикнула, расправила крылья, сделала несколько кругов над ближайшей башней и с пронзительным криком полетела к горам.
С каждым взмахом крыльев, с каждым мгновением пребывания в воздухе птица увеличивалась в размерах, пока не стала огромной, подобно гигантскому дракону.