На некоторое время в их маленьком обществе воцарилась тишина. Соня и Мурзио возмущенно сопели, старательно глядя каждый в свою сторону, а Север и Гана переглядывались с видом победителей. Оба имели на это право: ни тот, ни другой не дали втянуть себя в бессмысленный спор. Правда, причина этого оказалась у каждого своя. Север знал слишком много о многом, в то время как Гана не знала ничего ни о чем, но сути дела это не меняло. Оба не потеряли лица.
— А какая драка получилась! — заявила Гана, когда почувствовала, что молчание затягивается.
При этих словах Соня полуобернулась и хмуро посмотрела на подругу. Митрианец же выглядел растерянно. Он-то до сих пор просто считал, что Север вывез его без всяких препятствий со стороны палачей. Он даже пропустил мимо ушей слова Сони о том, что волки спасли и его, и ее. Еще не придя в себя от пережитого, он даже на самих волков не обратил внимания, а ведь они явно стоили того! И вот теперь одна фраза вдруг все поставила на место.
Все ведь и впрямь не так просто. Волки-то ростом почти с коней — таких на свете не бывает. И как там сказал Север большему из них? «Найди коням траву и отправляйтесь охотиться!» Ничего себе! Так человек говорит слуге, но не хозяин псу, то бишь волку! Выходит, они не просто заблудшие, а убежденные в своей правоте люди… Если ему удастся обратить их в свою веру, да ведь это же!..
— А ты видела? — заинтересовался Север.
— А как же! — восхищенно воскликнула Гана.— Все от начала и до конца! Думала, помру со страху!
Услышав такое признание, Соня невольно улыбнулась, и раздражение ее как рукой сняло. Жрец же лишь удивленно посмотрел на Гану.
— Ну-ка, расскажи,— попросил Вожак.
— Ох, добрый господин! — затараторила она.— Как отхватил ты руку тому, с саблей, да увез Мурзио,— тут она с истинно материнской лаской посмотрела на митрианца,— четверо оставшихся оседлали коней, за луки схватились — и к ней. Ну, думаю, погорела подруженька, а она спокойно так: «Стоять! — говорит.— А то жизни лишу!» А они все одно к ней! А она ручками как-то так незаметно — р-раз! И одному ножичком в горло, а другому в глаз! Тут Вилва как выскочит, да как зарычит — людишек аж по стенам размазало! А шавки облезлые — так те просто передохли со страху! Конь-то у третьего на дыбы, да седока сбросил, а четвертый уж в волчицу целится из лука, но тут Вулоф как прыгнет… Ну и зашиб лучника вместе с лошадью. Так что, я так думаю, тот, первый, хоть и лишился руки, но все-таки ему повезло — живым остался.
Мурзио обалдело смотрел на рыжеволосую красавицу: эта девушка совершенно спокойно поразила насмерть двух громил! Впрочем, наверное, таким людям и должны служить такие животные… Да, зачем бы ни приехали сюда эти трое, но явились они явно не по воле Митры…
— Одним словом, хоть и кончилось все хорошо, но страху я натерпелась,— закончила Гана рассказ и, подумав, добавила: — Нет уж, вы как хотите, а мое оружие нравится мне больше.
— Что за оружие? — рассеянно поинтересовался жрец.
— Будешь хорошо себя вести, узнаешь,— пообещала девушка.
— Между прочим,— заметил Север,— ты ведь так и не рассказал нам свою историю.
— Да что там рассказывать,— отмахнулся Мурзио.— Четвертый год путешествую я по Иранистану, пытаюсь обращать дикарей в истинную веру, а все без толку. Слушают, кивают,— с горечью поделился он невеселыми мыслями,— а все косятся в свой талман.
— А ты не задумывался о том,— серьезно спросил Север,— что, быть может, не стоит и стараться? Ведь они верят!
— Нельзя верить во что попало,— задумчиво ответил митрианец.— Верить должно в истину.
— Но ведь к истине можно прийти разными путями,— заметил Север.— С чего ты взял, что твой — единственно верный?
— А как же иначе?
— Да ты приглядись, сколько троп под ногами. Придет время, и каждый найдет свою.
— А если нет?
— Ты о тех, кто не ищет?
— Хотя бы.
— Ну,— Север пожал плечами,— этих ты и не заставишь.
— Так ты предлагаешь ни во что не вмешиваться?
— Да почему же? — удивился Вожак.— Я предлагаю оставить других в покое и делать дело самому. Не справляешься, найди помощника, но не тяни за собой того, кто этого не хочет!
— А сам-то ты чем занят?
— У нас дело на юге Иранистана. Важное, но и опасное тоже. Так что, думаю, тебе лучше расстаться с нами. Не обязательно завтра, но в ближайшие дни.
— А куда мне идти? — с неожиданной тоской в голосе спросил Мурзио, и Северу вдруг стало жаль этого человека, который попусту растрачивает жизнь.— Надоели мне эти крестьяне и рыбаки,— подумав, пожаловался он.— Наверное, ты прав: они идут своим путем. Быть может, и сами не знают куда, но разве это так уж важно? — Он помолчал.— Вы хоть и странные, а хорошие люди. Разрешите мне остаться с вами хотя бы на время,— попросил он, глядя в сторону.
— Зачем это тебе? — удивился Вожак.— Я ведь не преувеличил, говоря, что наше путешествие опасно. Ты можешь и погибнуть.
— Пусть,— посмотрев ему в глаза, спокойно ответил зингарец, и Север понял, что тот не кривит душой.— Вы спасли мою жизнь и теперь вольны распоряжаться ею. Во всяком случае, я хочу отплатить вам тем же.
Север взглянул на Соню, и та, не раздумывая, кивнула.
— Ладно,— согласился Вожак и тут же подумал, не совершает ли еще одну ошибку.— Ты говорил, что исходил этот край вдоль и поперек,— перевел он разговор на другую тему.— Расскажи, что ждет нас на юге и как туда безопасней добраться?
— Это и просто, и сложно,— подумав, ответил Мурзио.— Простота в том, что край этот гол как…— запнулся он, ища подходящее сравнение.
— …Череп митрианского жреца,— с невозмутимым видом подсказала Соня.
Гана прыснула, а Мурзио непроизвольно дотронулся до выбритой макушки, улыбнулся — ну и характер! — и кивнул.
— Верно,— согласился он.— Можно сказать и так, дочь моя. В этом простота, но в том же и сложность: нам ведь придется обходить селения стороной.
Соня уже во второй раз услышала этот совет, и первый же опыт подтвердил его правильность, но, быть может, именно поэтому рассердилась.
— Да почему же мы должны обходить стороной селения?! — воскликнула она.
— Это Иранистан,— ответил митрианец и пожал плечами.— Здесь не любят безбородых.
Внимавшая ему со всей доступной ей серьезностью Гана снова прыснула, потом не выдержала и рассмеялась: видно, представила себя с бородой.
— Не удивляйся,— пояснил жрец, вполне уже освоившийся в обществе красавицы-насмешницы и красотки-хохотуньи.— В Иранистане безбородым называют не только того, у кого нет бороды, но и любого, кто хоть чем-то отличается от прочих. К ним относят и тех, у кого действительно нет бороды, и блондинов,— он посмотрел на Гану,— и в особенности рыжих, а также всех, кто отмечен каким-либо физическим недостатком. Всем им приписывают хитрость и коварство и относятся, в лучшем случае, настороженно.
— Так это из-за отсутствия бороды тебя попытались обезглавить?
— Ну, не совсем так,— помявшись, ответил Мурзио.— Как я сказал, я здесь уже четыре года, и все это время в каждой из посещаемых мною деревень с удручающим постоянством повторялось одно и то же. Сперва меня принимают за странствующего нищего монаха и окружают почетом и поклонением. Потом во мне начинают видеть слабоумного, и мои проповеди никто не слушает. Затем я превращаюсь в отступника, и меня начинают избегать, как чумного.
— Интересная цепочка,— хмыкнул Север.— И что же происходило после этого?
— Как только я замечал, что на меня начинают косо смотреть, я уходил.
— А сейчас, как я понимаю, не успел? — засмеялась Соня.
— Так оно и есть,— смиренно согласился Мурзио.
— А кто эти пятеро? — поинтересовался Вожак.
— Двое — просто подручные,— пожал плечами митрианец,— а те трое, что спорили, сипахи — главы этой и двух соседних деревень, что лежат севернее по течению Ильбарса.