Первым делом воин вынул деревянный приклад, какие Соне приходилось видеть у дамских арбалетов, с которыми забавлялась знать в Зингаре и Аквилонии, с той лишь разницей, что этот приклад существовал сам по себе. Соня только успела подумать об этом, как Север достал сложной формы стержень, присоединил его, нажал, повернул… Что-то щелкнуло, и стальной стержень словно прирос к прикладу.
— Я и не знала, что мы везем с собой эту штуку,— сдержанно заметила Соня.
— Везем, везем…— словно бы мимоходом ответил Вожак, выуживая из футляра следующую деталь.
Ею оказался не слишком длинный — примерно в полтора локтя — прямоугольный в поперечнике стержень, походивший на кузнечную заготовку для доброго кинжала, но с прорезями на концах.
— А это что? — удивилась Соня.
— Ты наверняка уже догадалась, что я собираю арбалет?
— Да догадалась я, догадалась! — ответила девушка.— Что это за болванка?
— Это лук.
— Лук?
— Ну да.— Он пожал плечами.— Просто спущенный пока.
— Интересно посмотреть, как ты станешь его натягивать,— проворчала девушка, отходя в сторону.
— Сейчас и посмотришь,— ухмыльнулся он.— Далеко только не уходи, поможешь.
— Если ты думаешь, что я стану гнуть за тебя эту железку…
— Да нет, нет. Успокойся. Просто вложишь тетиву — и все.
Север вынул из футляра бронзовый пруток с двумя шариками на концах. Держа за середину, он протянул его девушке, и шарик на верхнем конце закачался. Соня осторожно взяла тетиву, твердую, как сталь, но необычайно пластичную. Ей пришла в голову дикая мысль, но она тут же осуществила ее и ахнула. Тетива свободно завязалась узлом. Не веря своим глазам, она потянула за горошины на концах, и кольцо начало уменьшаться. Север с усмешкой наблюдал за ней и, только когда узел почти затянулся, остановил девушку.
— Все хорошо в меру,— заметил он, отбирая блестящую игрушку.— Смотри.— Он взял в одну руку то, что назвал луком, а во вторую — тетиву и, вложив ее в прорезь на торце, втянул горошину в выемку.— Видишь? — спросил он и, когда девушка кивнула, продолжил: — Я натяну лук, а ты укрепишь второй конец тетивы. Сможешь? — спросил он насмешливо.
— Чего проще…— ответила она, со скрытым интересом ожидая, как он станет гнуть металл.
Север тем временем зажал в развернутых кверху ладонях полосу вороненой стали, с одного торца которой, раскачиваясь, свешивалась золотистая тетива.
— Ты готова?
Он посмотрел на девушку, и та кивнула. И тут произошло нечто странное. Север уперся локтями в колени. Его руки не изменили положения, они просто напряглись, но… В считанные мгновения и без того могучие руки воина превратились в невообразимо прекрасное и в то же время внушающее ужас переплетение мышц, о существовании большинства из которых обыкновенный человек даже не подозревает. Стальная болванка начала изгибаться.
— Давай,— почти беззвучно скомандовал Север.
— О, Митра…— прошептал стоявший рядом с ним Мурзио и перевел взгляд с рук Вожака на его совершенно спокойное лицо. «Да человек ли он?» — со страхом подумал жрец.
С легким щелчком шарик лег в лунку.
— Тетиву поправь,— прошептал Север.
Соня аккуратно вложила оба края в прорезь и слегка потянула тетиву за середину.
— Руки береги, отпускаю.
— Давай!
Он мгновенно расслабился, упал на спину и закрыл глаза. Его могучие руки мелко дрожали, и Соня подумала, что такие усилия ни для кого не проходят даром.
— Можно? — попросила Гана, указывая на собранный лук.
— Осторожней только,— не открывая глаз, сказал Север.
— Верно,— согласилась Соня, отдавая подруге тяжелую игрушку.— Не сломай.
— О боги! — простонал Север, садясь.— С вами не соскучишься.
Он посмотрел на девушку, которая, зажав в слабой руке неподъемное оружие, второй упорно пыталась оттянуть тетиву, но та не желала сдвигаться ни на волос.
— Напрасно стараешься,— усмехнулся Вожак, растирая ладонями мышцы.
Гана не стала спорить. Она только сокрушенно вздохнула и сердито перевела взгляд на свои руки, словно те в чем-то перед ней провинились. Мурзио последовал ее примеру, но выглядел жрец более плачевно. Он решил-таки больше не испытывать шнур на прочность и теперь горестно смотрел на ладони, покрытые водянистыми пузырями, и на сочившуюся из них влагу.
— Болят? — сочувственно поинтересовалась воительница.
— Болят,— смиренно согласился митрианец.— Наказание за гордыню,— пояснил он.
— Что же ты, жрец? Знаешь, что грешишь, и все равно это делаешь? — насмешливо спросила она.
— Сет искушает нас…— со вздохом изрек тот.
Север, все это время с интересом прислушивавшийся к их разговору, наконец решил вмешаться.
— Как-то у тебя все просто получается. Все, что в человеке хорошего,— от Митры, а что плохого — от Сета,— говорил он, одновременно прилаживая лук к собранной ранее станине.
— Но разве же это не очевидно? — удивился Мурзио.
— Настолько не очевидно,— наставительно заметил Север,— что мне такие рассуждения и в голову никогда не приходили.
Мурзио хотел возразить, но сдержался.
— Как же тогда существует человек, если его действия не направляют дурные и добрые силы?
— Дурные и добрые силы? — переспросил Север.
— Да,— смиренно подтвердил Мурзио, хотя в голосе его и чувствовалось торжество.
— То,— ответил Вожак,— что толкает человека на поступки, что ты называешь добрыми и злыми силами, на нормальном языке зовется всего лишь желаниями.
— Да! Но кто внушает нам наши желания?! — запальчиво воскликнул митрианец.
— Тут ты прав,— согласился Север.— Именно в этом и состоит разница между, скажем, мной и тобой.
— Что ты имеешь в виду?
— Я предпочитаю лично отвечать за свои поступки, а не искать оправдания в мнимых происках Сета, Нергала, Деркэто или кого-то еще.
— Так ты считаешь, что неподвластен воле богов?! — закричал жрец, в ужасе закатывая глаза.
— Я не могу утверждать этого,— признался Север, подумав,— но и доказать обратное — тоже.
Мурзио возмущенно фыркнул, но, поскольку возразить ничего не смог, предпочел просто отойти в сторону.
Вожак, видя, что собеседник не склонен продолжать беседу, пожал плечами и вернулся к прерванной работе. Зингарец же задумался. Возмущение его улеглось быстро, ибо он понимал: Север принадлежит к тем редким людям, кто имеет собственные убеждения и так просто не отказывается от них.
В воине чувствовалась внутренняя сила, которая слагалась не только из силы физической и силы духа, но и из глубокой убежденности в своей правоте, которая проистекала из знания и опыта.
Как ни странно, при разговоре с ним Мурзио чувствовал себя не вестником воли Светозарного Митры, несущим свет божественной истины, а неопытным школяром, упражняющимся в пустом споре с наставником, который снисходительно отбивает неуклюжие выпады ученика.
Но разве так может быть?! Ведь он высказывает не собственные незрелые выкладки, а излагает сокровенную истину, мудрость которой выдержала многовековую проверку жизнью. Почему же тогда он пришел в такое смятение от простых слов этого зверопоклонника? Почему суждения Севера заставляют его мысли метаться? Почему он почувствовал себя раздетым и выставленным напоказ? Ведь такого с ним не случалось никогда прежде!
Несчастный жрец попытался успокоиться и довольно быстро пришел в себя, но вопрос так и остался без ответа. «Так в чем же причина?» — спрашивал он себя раз за разом, пока разгадка, еще смутная, не начала вырисовываться перед ним: Север не признавал в этом вопросе роли чувств, а все доказательства митрианца обращались именно к ним. Вечная Истина, ради которой он, Мурзио, не раз рисковал жизнью, для этого воина — пустые слова. Нет, нет! Такого просто не может быть! Должна отыскаться слабина и в его рассуждениях!
Зингарец попытался рассуждать холодно и логично — так, как рассуждал его противник. Но чем больше жрец думал и сравнивал, чем больше вспоминал случаев из собственной жизни или тех, которым оказывался простым свидетелем, тем больше убеждался в том, что Вожак прав. Все, о чем говорил митрианец, опиралось на суждения богословов, почерпнутые им из священных книг, но никак не из жизни. Более того, каждый из приводимых им примеров можно истолковать не только так, как привык это делать он, в свете учения Митры, но и иначе, если посмотреть с позиций Севера. Но ведь это не доказывает ни ошибочности веры в Светозарного, ни правоты Севера! Мурзио чуть не издал торжествующий вопль, но вовремя спохватился: ведь воин и сам признает, что не пытается опровергнуть митрианство, а всего лишь излагает свое мнение.