Ну как скажите на милость я могла выдать этого дурня на растерзание? Да я ж сама потом спать не буду. Вот так задачка. Мозг лихорадочно заработал, пытаясь найти решение, способное удовлетворить и жаждущих показательного суда крестьян и мою собственную привередливую дуру-совесть. Один единственный даже не то чтобы плохой, нелепый поступок не должен был сломать парню всю жизнь. Я чуяла не только его страх перед карой, но и стыд и раскаяние.
Идея пришла как всегда неожиданно, и я едва удержалась от того, чтобы не рассмеяться, когда с чинным, снисходительным спокойствием вопросила общество:
— Значит, хотите, чтобы я вас рассудила?
Мужики снова закивали, я тоже кивнула и с иронией продолжила:
— А я бы вам вместо суда предложила меньше пить или лучше похмеляться поутру. Эй, парень, как там тебя, Ситепа, ну-ка сбегай за поворот. Там в траве у куста в таких мелких зеленых ягодах красный мешочек валяется. Глянь, не ваш ли?
Тускло-безнадежные глаза вора, собравшегося уже, не дожидаясь магического разоблачения, во всем покаяться, вновь ожили и посмотрели на меня с восхитительной надеждой, превратившей простецкое лицо юноши почти в иконописный лик. Я украдкой подмигнула проштрафившемуся бедолаге и поторопила, пока мужики всем табуном не понеслись за поворот выискивать кошель, пока покоящийся за пазухой вора. Хвала тому богу, которому парень молился, он все-таки не стал стоять столбом и, сорвавшись с места, ринулся прочь, только пятки замелькали.
Обернулся Ситепа мигом, мужики не успели и опомниться, вопя на бегу с совершенно искренним ликованием приговоренного к казни и чудом избегнувшего неминучей участи:
— Нашел! Нашел! Вот он!
Владелец кошеля, возмущавшийся и сыпавший обвинениями больше всей компании вместе взятой, почти выхватил из рук горе-похитителя кошель, тут же вывалил его содержимое на плат в возке и пересчитал трижды. То ли не верил в свои математические способности, то ли опасался, что мошну "за время возлежания под кустом" успели облегчить окрестные зверюшки или кто из проезжих.
— Ровнехонько двадцать монет и семь бронзовок, — сконфужено признался он. — И как он там очутился? Не сымал ведь с пояса…
— Видать, права, магева-то, насчет опохмелки, — заулыбались крестьяне, а виновник переполоха, красный как томат, почесывая выглядывающее из кафтана пузо, стыдливо пропыхтел:
— Вы уж простите, мужики, что я так всполошился, невесть чего нес, ежели обидел кого, в ноги поклонюсь! Главное ты, Ситепа, звиняй, на тебя-то я пуще всех думал. Ты, это, вот, держи-кась! — внезапный решившись, "растеряша" слазил в обретенный кошель, вытащил из него несколько монет и провозгласил: — Бери-бери! Тебе ж как раз еще пяти для откупа за Наждину не хватает!
Ситепа несколько мгновений только открывал и закрывал рот, не веря в реальность впихнутых почти насильно монет, отданных добровольно, когда он хотел взять их тишком. Покраснев еще гуще щедрого крестьянина, парень пробормотал:
— Спасибо, Дрол, ой спасибо! Но я только в долг у тебя их взять могу! Верну непременно! По осени верну!..
— Ну ладно, почтенные, вы тут уж друг перед другом сами винитесь хоть до вечера, а нам в путь пора, — встряла я в душещипательную сцену самым пошло приземленным образом. Внимание публики тут же переключилось на меня, мужики замерли, ожидая оглашения платы. Вспомнив об этом обычае, склерозная магева (я, то есть) нетерпеливо отмахнулась:
— Ничего вы мне не должны, не колдовала ведь я, когда кошель ваш под кустом разглядела. Так что бывайте, да больше не теряйте ничего, не каждый день за вами попятам честные люди путь держать будут!
Не дожидаясь ответной речи крестьян, я чуть тронула пяткой бок Дэлькора, стоявшего в процессе разборок смирно, как памятник, и помчалась галопом вперед. Мои спутники рванули следом. Даже если б крестьяне хотели оставить последнее слово за собой, хрен бы они догнали моего эльфийского коня. Фаль висел, вцепившись в гриву, и восторженно визжал, его крылышки развевались по ветру, как радужные флажки.