Потом, время от времени появляясь в отряде, он слышал от Кинтеля и некоторых капитанов, что "какой-то здесь не тот крен". Чересчур много стало всяких "мероприятий": концертных выступлений с деламацией, участия в разных слетах, встреч со всякими представителями. Все меньше оставалось времени для занятий по устройству судов и маневрированию, для фехтовальных турниров и походов по окрестным лесам. Только занятия барабанщиков шли регулярно и часто. Барабанщики были нужны постоянно. Для приветствий на разных собраниях и конференциях. Пожилые ветераны, деловитые бизнесмены и улыбчивые дамы-методисты умиленно внимали маршам подтянутых, сверкающих аксельбантами и золотыми якорями барабанщиков, которые виртуозно обрабатывли палочками кожу высоких, "суворовских", барабанов.
Первого июня, в День защиты детей (надо же их защищать хоть раз в году!) вернувшийся из очередной поездки в Германию Корнеич оказался свидетелем карнавального шествия по главной улице Преображенска. Длинную колонну из клоунов, акробатов, литературных персонажей и пестрых колесниц возглавляли барабанщики "Эспады". Шли они не в ногу, лупили в барабаны вразнобой. Не потому что разучились, а потому что сам ритм праздника и резвящийся рядом оркестр не давали играть и шагать как надо.
Тогда Корнеич впервые взъелся по-настоящему. И крупно поговорил с Толкуновыми. "Барабанщики "Эспады" впереди клоунской толпы! Такого позора не было во все тридцать с лишним лет! Довели флотилию!" Супруги возражали вежливо, но уверенно. Мол, зато смотрите, какой у клуба… то есть у нашего отряда авторитет! Лучшее детское объединение в городе! Грамоты и призы! Нам обещан капитальный ремонт. Профинансирован загородный лагерь, где состоится слет профильных отрядов. Он и в прошлом году был, такой лагерь, и показал, что… Ну и так далее. А Феликс Борисович даже деликатно намекнул, что теперь Данил Корнеич Вострецов по закону здесь вроде бы уже никто…
Но Корнеич знал свои законы. Успокоился, подышал сквозь зубы и ответил что он на веки вечные – старший флагман флотилии. Это звание не отберут у него никакие губернаторы и депутаты. И что сейчас он соберет ветеранов «Эспады» разных лет, а те популярно объяснят непонятливым, что есть наша флотилия изначально и во все времена…
Правда, собирать не стал, долгое получилось бы дело. Для начала он в сердцах наорал на "морского инструктора" Кинтеля (который не обиделся, хотя был ни в чем не виноват, потому что и так "извивался тут, как мог"). Потом объявил общий сбор. На сборе он сообщил, что с нынешнего дня отменяются все дела кроме ремонта судов, который до сих пор шел еле-еле, и подготовки плаваний. Слава Богу, что есть еще две недели: все равно рыбинспекция не выпускает суда на воду раньше середины июня…
Не весь отряд воспринял негодование старшего флагмана как надо. В составе "Эспады" в этом году возник откуда-то чуть не десяток пышнотелых девиц-переростков, которые образовали вокруг психолога Аиды неофициальную элиту. Всякие там редакторши отрядной газеты, режиссерши концертных номеров, а также "инструкторы психологического практикума". Они-то в первую очередь и застонали, что нельзя ломать утвержденный летний план. Корнеич сказал, что "кто не хочет, пускай не ломает", но при этом пусть снимет с нашивок якоря и не просится в экипажи. Кое-кто из девиц, кстати, так и сделал. Кинтель, который стремительно обрел прежнюю уверенность, заметил при этом: "Леди с палубы – галеону легче".
А флотилия опять становилась флотилией. Вновь под отрядной эмблемой стоял вахтенный с рапирой, отбивались склянки и никто уже не появлялся в штабе и на берегу без оранжевой летней формы…
Ребята принесли Рыжику его барабан. Высокий, с золотистыми шнурами, с оранжевым корабликом на черном боку. Такие барабаны были сделаны в очень давние времена, в семидесятых годах, когда "Эспада" отсчитывала первые годы своей истории. Кожу и обручи брали от обычных пионерских барабанов, а цилиндры мастерили сами – гнули их из тонкой фанеры, распаренной в кипятке…
Рыжик слабо улыбнулся, сел на корточки и стал гладить барабан. Однако, неуверенно, робко, словно тот был живым и мог в любой миг убежать. Потом Рыжик снизу вверх глянул на Корнеича. Выговорил виновато:
– А за мной… Наверно скоро примчатся. В погоню…
За Корнеича ответил Кинтель:
– Мы тебя больше никому не отдадим.
– Кроме мамы, – уточнил Корнеич. – Но мама сейчас далеко… – И все поняли, что он чуть-чуть не добавил "слава Богу".
– Ты будешь жить у нас, – как о давно решенном деле сообщила Ксеня Нессонова. – Я уступлю тебе верхнюю койку, а сама буду спать на диване…
– История повторяется, – заметил Корнеич. – Тридцать с лишним лет назад Сергей Владимирович Каховский, ныне весьма известный археолог и автор монографий, а тогда жаждущий справедливости Сережка, махнул из пионерского лагеря. Не поладил с начальником: тот имел обыкновение совать нос в чужие письма. И была погоня, и был скандал, и был хороший конец… Это – одно из событий, лежащих в истоках отрядных летописей…
– Кстати, когда Сергей приедет? Обещал ведь… – спросил каперанг Соломин. До сих пор он молча наблюдал события.
– Очень скоро, – охотно сообщил Корнеич. – Не исключено даже, что сегодня… Ольга, ты чего стоишь, как соляной столб! Ну-ка, брысь за аптечкой! Надо обрабатывать беглеца, он изглодан кровососущими тварями…
Грузноватая Ольга умчалась с резвостью стрекозы, а Словко спросил у Рыжика:
– Как ты сюда добрался-то? – Он сказал это скомканно, потому что ощущал странную виноватость перед Рыжиком (да и другие, кажется, тоже).
Рыжик шевельнул под свитером плечами. На миг вскинул желто-серые глаза.
– Я сперва через лес. А потом по дороге на попутной машине…
– Ночью через лес? Я бы помер, – честно сказал Сережка Гольденбаум. Он имел право признаться в такой слабости, потому что был храбрым яхтенным матросом.
Рыжик объяснил очень серьезно:
– Я же не мог же помереть, потому что как бы тогда я добрался сюда?
– А что за попутная машина? – спросил Корнеич.
– Ой… – Рыжик торопливо встал. Взял Корнеича за руку. – Я забыл, пойдем…
За открытыми воротами базы серебрилась под солнцем иномарка, а ближе к мысу, уже на территории, стоял кругловатый и лысоватый дядя в пестрой рубахе. Смотрел с терпеливым ожиданием.
Рыжик подтянул к нему Корнеича (остальные стали поодаль).
– Вот. Это… он меня привез…
Дядя шевельнулся, и в этом движении ощутилось нечто строевое.
– Подполковник Смолянцев. Виктор Максимович.
Корнеич наклонил голову:
– Командир парусной флотилии "Эспада" Вострецов…
– Я смотрю, у вас тут целая морская держава, —сказал подполковник Смолянцев доброжелательно.
– Держава не держава, но кое-что есть… Спасибо вам за нашего барабанщика. – Корнеич левой рукой прижал к себе Рыжика, а правую протянул Виктору Максимовичу. Подполковник и старший флагман обменялись несколько торжественным рукопожатием.
– По правде говоря, ваш барабанщик сперва поставил меня в затруднительное положение, – добродушно сообщил подполковник. – Он с истинно офицерской прямотой проинформировал меня, что покинул лагерь без санкции начальства. С точки зрения логики и законности я должен был бы его доставить обратно, в заботливые объятия воспитателей. Но он заверил меня, что спешит к очень хорошим друзьям, которые справедливо решат, что с ним делать.
– Уже решили, – сказал Корнеич и потормошил на Рыжике ершики искрящихся волос. – В лагерь мы его в любом случае больше не отдадим. У нас есть правило: не делать дважды одну и ту же глупость… – (Рыжик благодарно шевельнулся.)
– Весьма отрадно. Значит, я могу быть спокоен за своего… попутчика?
– Стопроцентно… На всякий случай вот вам мои данные… – Корнеич из нагрудного кармана штурманки извлек визитную карточку.
– Благодарю. Тогда и я… – И подполковник полез в карман своих штатских джинсов…