Сначала Али отвел нас к деревенскому столяру. Так как на глубине двух метров землю лопатой наверх выкидывать было уже невозможно, нам нужно было сделать лебедку. Но досок, которые привез на фургончике шофер владельца участка, оказалось недостаточно. Столяр спросил, кто мы такие и что поделываем. Махмуд-уста ответил, что мы мастера по устройству колодцев. Столяр, узнав, где мы работаем, только и сказал:
– А, там, наверху.
В последующие дни Махмуд-уста, когда мы спускались в городок, то и дело наведывался к этому столяру, а также к бакалейщику и к хозяину табачной лавки, который носил очки, и в скобяную лавку, которая не закрывалась допоздна. Я очень любил спускаться в Онгёрен с моим мастером по вечерам, после тяжелого рабочего дня, бродить с ним по улицам, сидеть с ним либо на скамейке в маленьком парке, в котором росли кипарисы и сосны, либо за выставленным на улицу столиком какой-нибудь кофейни, либо в дверях какой-нибудь мастерской, либо в прохладном углу на станции.
Судьба сыграла с Онгёреном злую шутку. Во время Второй мировой войны здесь разместили пехотную часть для обороны Стамбула. Спустя сорок лет большое количество военных стало как главным источником доходов для городка, так и главным источником его проблем.
Почти все магазинчики в центре по выходным продавали почтовые открытки, носки, телефонные жетоны, пиво и тому подобные вещи солдатам, получавшим на выходных увольнительные. На улице, которую жители называли «улица столовых», для все той же публики бок о бок были расположены закусочные и кебабочные. Там постоянно дежурили жандармы. Маленькие кондитерские и кофейни, днем до отказа забитые солдатами, по вечерам пустели, и мы видели уже совершенно другой город. К тому времени жандармы успокаивали расшумевшихся солдат, крикунов – посетителей шумных баров, а если где вспыхивала ссора или драка, немедленно арестовывали буянов.
Тридцать лет назад, когда солдат в гарнизоне было больше, для родственников военных и для членов их семей было открыто несколько гостиниц. Но впоследствии в Стамбул ездить стало проще, и они опустели. Еще в первый раз, когда Али показывал нам городок, он сказал, что большинство из подобных заведений превратились в тайные дома свиданий. Гостиницы были расположены на привокзальной площади. С самого первого дня мы очень полюбили это место, там находились небольшая статуя Ататюрка, кондитерская «Йылдыз» с популярным мороженым, почта и кофейня «Румелия».
Однажды Али сводил нас к кузнецу. У него Махмуд-уста заказал крепеж для лебедки. Также он заказал четыре мешка цемента, мастерки, гвозди и веревки.
Весь этот строительный материал мы погрузили на запряженную лошадью телегу, за которой кузнец послал своего помощника. Пока телега со страшным скрипом передвигалась по мостовой, я с грустью думал о том, что скоро все закончится; я поеду в Гебзе к маме, а потом вернусь в Стамбул. Помню также, как, заглянув в усталые темные глаза лошади, я подумал, какая она старая.
Мы оказались на привокзальной площади. В доме, мимо которого мы проходили, открылась дверь. На улицу вышла дама в джинсах. Обернувшись, она строгим, недовольным голосом окликнула:
– Где вы там?
В открытой двери показался молодой человек старше меня лет на пять-шесть, а за ним – высокая рыжеволосая женщина, возможно, его старшая сестра. В рыжеволосой женщине было что-то необычное и привлекательное.
Скорее всего, дама в джинсах была матерью молодого человека и рыжеволосой.
– Кажется, я забыла взять деньги! – воскликнула рыжеволосая.
Прежде чем войти в дом, она бросила взгляд на меня и на старую лошадь. Я увидел на ее прекрасных полных губах печальную улыбку, словно бы она заметила во мне или в лошади что-то странное. На ее лице появилось милое и нежное выражение.
– Ну давайте же быстрее! – воскликнула ее мать. На нас она не обратила никакого внимания.
Когда телега наконец выехала из Онгёрена и мостовая закончилась, колеса стали шуметь меньше. Поднявшись на холм и оказавшись на нашем участке, я почувствовал, что мы попали совершенно в другой мир.
Облака развеялись, вышло солнце, и даже наша голая земля окрасилась разнообразными цветами. По обеим сторонам извивающейся дороги из кукурузных полей показывались черные вороны, но, завидев нас, раскрывали крылья и тут же улетали. Я заметил, что темно-синяя возвышенность со стороны Черного моря приобрела странный голубоватый оттенок, на полях вокруг нее зеленели редкие деревья. Наш холм, на котором мы рыли колодец, дома вдалеке, расцвеченные бледными красками, тополя с дрожащими листьями, уходившая вдаль железная дорога – все было прекрасным, и будто краем сознания я ощущал во всем этом присутствие красивой рыжеволосой женщины, которую только что увидел.