Не успели доложить об их приходе, как вышел дон Ансельмо, улыбаясь и протягивая им руки.
Все трое уселись на маленький, выцветший, видавший виды диванчик. Дон Ансельмо, довольно приземистый человек с простоватым, вечно улыбающимся лицом, изложил суть дела. Люстра с двумя утонувшими под стеклянным колпаком электрическими лампочками заливала кабинет желтым, как вино, светом. Дон Ансельмо рассказывал, зажав в уголке рта сигарету, однако сигарета не падала. Иногда он облизывал губы кончиком языка или поводил носом, и сигарета двигалась, словно приклеенная к губе. Он рассказывал очень хорошо, ни на чем не делая особого упора. Иногда только вдруг замолкал ненадолго, словно припоминая другой, сходный с этим случай. Но тут же снова подхватывал нить повествования и, глядя прямо в глаза слушателям, излагал дальше.
– Вы помните дона Норберто Пелаеса Корреа, который был в Томельосо нотариусом в двадцатые годы?
– Конечно, – отвечал Плинио.
– Дорогой друг, – добавил ветеринар, – он был замечательный человек. Немножко старомодный, но замечательный.
– И помните, наверное, двух его дочек-близнецов?
– Конечно, – снова согласился дон Лотарио, – цветные сестрички.
– Почему цветные?
– Они были рыжие, красно-рыжие, и люди их называли цветными сестрами.
– По-моему, дон Лотарио, их называли цветными близнецами, – задумчиво добавил Плинио.
– Может быть… Точно не помню… Они всегда ходили вместе, одинаково одетые, под руку. Тогда им было уже по двадцать лет.
– Очень симпатичные были и воспитанные, – заметил начальник с некоторой тоской в голосе.
– Но у нас в городке им не везло, – сказал дон Лотарио, – женихов у них не было… Может, молодых людей отпугивала мысль, что жениться вроде бы надо сразу на обеих.
– Они никогда не выходили из дому одни. Всегда с родителями. Ни на танцы не ходили, ни на вечеринки, где собиралась молодежь. В общем, довольно жалкую жизнь вели.
Дон Ансельмо рассмеялся и сказал:
– Так вот, эти рыжие сестрицы, цветные близнецы, исчезли.
– Сразу обе? – с удивлением спросил ветеринар.
– Только так и могло быть, – пояснил Плинио. – Как же это случилось?
– Три дня назад, около половины четвертого, они вышли из дому и до сих пор не вернулись.
– Они так и не были замужем? – продолжал расспрашивать Плинио.
– Не были… Вели спокойную, уединенную жизнь. Как вы выразились, довольно жалкую. Друзей немного, но все люди приличные… Дальше своей улицы почти никуда не ходили… А живут они на улице Аугусто Фигероа в старинном доме, почти на углу улицы Баркильо. И вдруг исчезли бесследно, словом, неизвестно, что и думать. Мы тут провели некоторые расследования, но света они не пролили… А поскольку все их знакомые родом из Томельосо – похоже, они на всю жизнь сохранили теплое отношение к родному городку, – я и вспомнил о великом Мануэле Гонсалесе и доне Лотарио и сказал себе: это дело как раз для них. Вот и все.
Плинио с задумчивым видом провел рукою по щеке и затем сказал:
– Вы одного не учли, дон Ансельмо: я или, вернее, мы не знаем здешней жизни. Мы всего лишь скромные сыщики из скромного винодельческого городка, и Мадрид нам не по зубам. Вы знакомы с техникой и методами работы, которые нам неизвестны. Я, дон Ансельмо, детектив-кустарь, а вы меня вытаскиваете из деревни прямо на Пуэрта-дель-Соль и хотите, чтоб я вам что-то объяснил.
– Ладно-ладно, не скромничайте. В этом мы поможем. Если что – звоните мне, и я пришлю вам все, что нужно. Главное в этом деле – голова и свободное время, а у вас и того и другого предостаточно.
– Конечно, попытка – не пытка, что мы теряем?… – сказал дон Лотарио.
– Что значит не пытка, дорогой друг? Да раз нам дали возможность сделать такую попытку в столице, мы просто обязаны совершить нечто удивительное.
– И вы совершите, Мануэль, совершите. Не скромничайте… Вот вам ключ от квартиры. Как только я узнал, что вы согласны, туда больше никто не входил. Полицейский Хименес – я вас сейчас с ним познакомлю – проводит вас и даст вам все разъяснения, какие понадобятся. Я уверен, что не пройдет и недели, как вы мне это дело распутаете.
– Да услышит вас бог, дон Ансельмо… и пусть не обойдет он нас своим вниманием.
Дом рыжих сестер
Пока полицейский Хименес Пандорадо ходил за машиной, Плинио с доном Лотарио стояли у дверей Управления на улице Корреос. Они стояли, засунув руки в карманы брюк, и словно инстинктивно пытались отгородиться от водоворота автомобилей, огней и людей. Выбитые путешествием из привычной колеи, они стояли, почти физически ощущая на своих лицах отблески огней, тени проходящих мимо людей, обрывки разговоров; все вокруг казалось им чужим – полюбить такое было трудно. Шумный мир столицы давил на них.
– Должно быть, Мануэль, я старею, – сказал вдруг ветеринар.
– Почему вы так решили?
– Видишь ли, с некоторых пор я не перестаю спрашивать себя, в чем смысл жизни, – ответил тот с грустью в голосе. – Видно, смерть кружит рядом… Или, может, философия Браулио подействовала?
Плинио провел рукой по бровям и, чуть помолчав, сказал наставительно:
– Это признак не старости, а зрелости. Меня уже не первый год мучает этот вопрос. Далеко не первый. В том, что говорит Браулио, есть смысл.
– Ты хочешь сказать, я немного отстал?
Плинио улыбнулся:
– Нет, маэстро, просто я хочу сказать, что всякому овощу свое время.
– А ты уже перемучился?
– Нет. Уж если эта мысль начнет смущать покой – так на веки вечные… Просто со временем можно притерпеться.
Несколько парней с длинной гривой, в куртках и брюках клеш прошли мимо; они были возбуждены и хохотали так, будто увидели невесть что.
– Сколько оптимизма…
Некоторое время друзья постояли молча, каждый терзаясь своими проблемами. Нарушил молчание Плинио:
– Как сейчас вижу их…
– Кого, Мануэль?
– Рыжих близнецов… Летним утром они под руку прогуливаются по Вокзальной площади и смеются. В белых платьях… И собачка с ними.
– А ведь ни отец, ни мать не были рыжие.
– Наверное, досталось в наследство от какой-нибудь бабки… А может, ошибка крови.
– Насчет ошибки крови – это ты хорошо… Гены, сказали бы мы, люди науки.
– Ну значит, гены передрались.
– Уж не знаю, старина, могут ли драться гены…
Подошел полицейский Хименес с брюшком не по возрасту.
– Машины не будет еще минут пятнадцать.
– Так пойдемте прогуляемся, – сказал Плинио.
– Нет уж, только не гулять… Мне с моим брюхом… Пошли лучше выпьем пива вот тут, напротив, в «Тропикале».
Дону Лотарио предложение пришлось по душе.
– Пошли, я угощаю.
– Прошу прощения, друг, но всем по кружке ставлю я. А вы, если хотите, можете платить потом или за закуску.
– Согласен, я плачу за креветки.
– Смотрите, придется вам раскошелиться…
– Ничего.
Они дождались зеленого света и перешли улицу.
Официант подал пиво и блюдо с креветками, Хименес потирал руки. Грустное настроение дона Лотарио рассеялось.
– Когда мир придет в порядок, – сказал дон Лотарио, очищая креветку, – мы будем жить почти исключительно за счет моря. Потому что еды и богатства в море хватит на всех. Море совсем не изучено. Люди его боятся, потому и берут у него только пляжи да пустячную рыбку.
Хименес, не отрываясь от еды и пива, засмеялся и закивал согласно.
– Это правда, – подтвердил он, – в земле мало что есть, па и получить от нее трудно.
– Значит, дон Лотарио, вы считаете, что земля вся изучена?
– Вдоль и поперек, Мануэль. Еще, пожалуйста, креветок.
Они курили, когда Хименес Пандорадо пришел сообщить, что машина есть.
И они поехали – Хименес рядом с шофером, а оба томельосца – сзади.
Машина привезла их к дверям старинного дома на улице Аугусто Фигероа. Они вошли в сырой, с облупившимися стенами, плохо освещенный подъезд; в привратницкой светловолосая девушка читала комиксы. Они поднялись по широченной пологой лестнице. На площадке каждого этажа стояла старинная скамья лакированного орехового дерева, которая словно приглашала отдохнуть или присесть побеседовать. Из-под облупившейся краски цокольного этажа проглядывали остатки модернистской росписи, точно виньетки в книге Рубена Дарио «Шутки судьбы». Эти рисунки и цвета конца прошлого века выступали как бы для того, чтобы утереть нос снобам, которые сейчас на плакате заново открывали ранее открытое.