Леопольд фон Захер-Мазох
Рыжие волосы
Рыжие волосы! Вопреки суеверной примете, они неизменно сохраняют необычайную привлекательность. И все же история, разыгравшаяся на юге Нового Света, которую я хочу рассказать, может только подтвердить распространенное предубеждение против этого демонического цвета волос.
Чтобы романтическое происшествие, о котором я расскажу, было вполне ясно — надо иметь в виду, что в Южной Америке рабство до сих пор существует, хотя и не официально. Негласно человеческий товар там до сих пор продается и покупается[1] — этим товаром служат преимущественно китайцы и негры. Они поступают в имения в качества слуг и рабочих на таких условиях, которые совершенно уничтожают их личную свободу. Да и кому там — в глуши, вдали от городов — защитить этих горемык от высокомерия и капризов их повелителей! Тем более, что чванливые потомки испанцев совсем и не считают китайцев и негров людьми. Для них это лишь несколько более разумная порода животных.
Состоя в близких отношениях с одной крупной английской фирмой, занимающейся ввозом какао, я отправился года на два в Гуаякиль на западном берегу Южной Америки для изучения там плантаций какао.
Однажды владелец плантаций Д., у которого я поселился, сообщил мне, что хочет отправиться со мной в поместье одной немецкой дамы, чтобы показать мне образцовое устройство ее хозяйства. Одновременно он предупредил меня, что дама эта, еще молодая и красивая, до крайности эксцентрична. Родом из Померании, она была дочерью одного местного помещика и женой графа, чье слабое здоровье заставило супругов, переселиться в Южную Америку ради мягкого климата. С тех пор, как граф умер, она живет уединенно, совершенно не бывая в обществе.
Говоря откровенно, меня в то время какао интересовало больше, чем все красивые вдовы в свете. Когда мы уже совсем собрались в путь, к Д. неожиданно пришел деловой посетитель, и мне пришлось ехать одному, взяв с собой слугу и карточку Д.
После трехчасовой езды мы остановились у одной фермы, по виду ничем не отличавшейся от всех остальных. Мы въехали в ворота, во дворе у нас взяли лошадей, и старик негр повел меня в старый мрачный парк. Сквозь темную листву виднелось светлое здание, и вскоре мое внимание привлекла обширная веранда.
Старик негр поспешил вперед с визитными карточками — Д. и моей. Я остановился в некотором отдалении, скрытый кустарником и прикованный к месту развернувшейся предо мной необычайной картиной.
На веранде сидела в качалке восхитительная женщина в белом воздушном одеянии, закинув руки за голову, и тихо раскачивалась, а стоящий за ее спиной негр обвевал ее большим веером.
Старик негр взошел по невысокой лестнице на веранду и, преклонив колени, протянул хозяйке обе карточки. Быстро пробежав их, она сделала ему знак, и он поспешил обратно и пригласил меня следовать за ним.
Дама приняла меня необыкновенно любезно. Она действительно была молода и красива: среднего роста, полная, с рыже-белокурыми волосами — наружность во всех отношениях оригинальная. Мы разговорились — о цели моего пребывания в этой стране, о плантациях, о местных нравах и обычаях.
Когда я выразил изумление по поводу того, что владельцы поместий по-прежнему используют негров для своих личных нужд, она насмешливо заметила, что может предоставить мне наилучшие условия для изучения вопроса: она полагает, что в дрессировке рабов несколько знает толк. Заметив, что меня покоробило выражение «рабов», она насмешливо заметила, что не в названии суть.
— Каким образом, однако, удается вам, женщине слабой, хрупкой и, вдобавок, одинокой, — держать в узде этих дикарей?
— Вы сомневаетесь? — ответила она вопросом. — Я докажу вам это. Впрочем, я вовсе и не так слаба и хрупка, как вы думаете.
Она приказала подать прохладительного и, когда мы освежились, сама предложила показать мне свои владения. Она позвонила и тотчас же появился негр. Она что-то приказала ему вполголоса, и вскоре он вернулся, неся в руках пару красных кожаных сапожков, на которых блестели маленькие серебряные шпоры.
Негр опустился на колени перед своей хозяйкой и начал надевать ей сапожки. Она небрежно протягивала ему то одну, то другую ногу и, улыбаясь, смотрела на меня. Затем она предложила мне папирос и вышла, чтобы переодеться. Когда она вернулась, на ней была короткая красная шелковая юбка и белая блуза, а на голове, для защиты от солнца, широкополая соломенная шляпа.
Когда мы спустились со ступенек веранды, я увидел в саду ее диковинную верховую лошадь. Это был негр геркулесовского сложения. Сильные руки его были скованы за спиной, а на затылке у него было прикреплено своего рода седло с изящными стременами.
Я еще не имел тогда никакого представления об этом южноамериканском обычае и остановился как вкопанный, а женщина снова расхохоталась. Наконец она спустилась со ступенек и, когда негр распростерся перед ней ниц, поставила свою маленькую ножку на его курчавую черную голову.
— Это мой любимый раб, — сказала она. — Это существо боготворит меня, а мне доставляет удовольствие мучить его. У этой породы животных подобные вещи, знаете ли, укрепляют преданность.
Я все еще не мог прийти в себя.