Мистраль уехал на рассвете. Он чувствовал себя наконец-то свободным и даже счастливым, но — хотя он давно уже понял, что с такой женой, как Шанталь, ни за что и никогда не сумеет создать даже подобия семьи, — ему никак не удавалось отделаться от мысли об этом нерожденном ребенке, о том, какое будущее могло бы его ожидать, если бы Шанталь отважилась завести ребенка.
Мистраль отправился в Южную Африку, где начал тренироваться для первых соревнований сезона, намеченных на март. Он сам себе установил строгое и жесткое расписание: мастерская, трасса, гимнастический зал.
Джонни Грэй присоединился к нему в Кейптауне в середине февраля.
— Я вижу, ты в отличной форме, — поздравил его менеджер команды. — Я хочу выиграть чемпионат, — сказал Мистраль.
Он работал с «О'Доннелл» два года подряд, завоевав сначала третье, а затем и второе место в мировой турнирной таблице. Всякий раз, всходя на пьедестал почета, он ощущал, с каким горячим энтузиазмом приветствуют его поклонники. Фирма и спонсоры были им вполне довольны. Но все эти превосходные результаты оставляли у Мистраля привкус горечи и разочарования. Ни третье, ни второе место его не устраивало. Он должен был быть первым. Он выстрадал для себя это право, он его заслужил, он рисковал ради него жизнью и теперь во что бы то ни стало хотел стать первым. Мистраль частенько вспоминал слова Энцо Феррари, брошенные ему в лицо в Маранелло: «О'Доннелл» никогда не даст вам такого удовлетворения, какое вы могли бы получить от езды на «Феррари».
Мистраль с вызовом взглянул на менеджера команды:
— Ты должен дать мне настоящий скоростной «болид».
— Я делаю все, что могу. Поверь, я прекрасно понимаю, что у меня есть пилот высшей категории, но, к сожалению, машина еще не обладает такими характеристиками, которые позволили бы ей вырваться вперед.
— Тогда я не возобновлю контракт, — открыто заявил Мистраль.
Он ожидал выражений возмущения и протеста, но вместо этого Джонни улыбнулся ему и дружески хлопнул по плечу:
— Ты прав. Ты не можешь быть вечно вторым, поэтому я все тебе скажу откровенно, как друг. Но только учти: не ссылайся потом на меня, потому что я буду все отрицать. «О'Доннелл» не может дать тебе конкурентоспособную машину. Мы дышим на ладан. Из-за бесхозяйственности в управлении фирма оказалась на грани банкротства. Мы продержимся этот сезон на деньги спонсоров, но ни цента не можем вложить в усовершенствование модели.
Еще в прошлом году, во время розыгрыша «Гран-при» Монте-Карло, некоторые фирмы установили на своих машинах турбокомпрессоры, многократно усиливающие мощность двигателя.
— А почему бы нам этого не сделать? — спросил тогда Мистраль у инженеров.
Единственной «новацией», которую внесла «О'Доннелл», была фальшивая емкость с двадцатью пятью литрами воды, установленная для достижения нормативного веса и выдаваемая за дополнительную систему охлаждения. После проверки воду сливали, и вес машины соответственно уменьшался.
— Раз уж мы дошли до дружеских признаний, скажи мне, Джон, что, по-твоему, произойдет, если я вообще откажусь от работы с вами прямо сейчас?
— Тебе придется заплатить неустойку.
Мистраль выдержал удар, не моргнув глазом.
— Другими словами, вы сдерете с меня три шкуры, — сухо констатировал он.
— Что-то в этом роде, — подтвердил англичанин.
— Раз уж ты мой друг, мог бы предупредить меня о положении дел еще осенью. Тогда я не стал бы возобновлять контракт.
— Тогда я еще не знал, что ситуация настолько серьезна.
— Понятно. Ну что ж, в конце концов, деньги — это всего лишь деньги, а всех денег, как известно, не заработаешь. По крайней мере, я к этому никогда не стремился. Я заплачу неустойку, даже если придется остаться без гроша. Но я должен победить, остальное меня не волнует.
В тот же день Мистраль позвонил в Париж Флоретте Руссель:
— Нам надо увидеться. В этом сезоне я не буду участвовать в гонках, но мне необходимо иметь товарный вид, потому что я решил выставить себя на продажу.
Для Флоретты эти слова прозвучали свадебным гимном.
— Считай, что я над этим уже работаю. Но ты должен мне все рассказать. Где встретимся? — деловито, как всегда, спросила она.
— В моем доме в Париже. Я приеду через два дня, — объявил он.
Год начался скверно, а дальше дела пошли еще хуже. В его парижской квартире на авеню Маршала Нея остались одни только голые стены: Шанталь вывезла всю дорогую обстановку, за которую Мистраль заплатил миллионы франков, милостиво оставив ему лишь матрац на полу в спальне да его спортивные трофеи.