— Я записался на гонки в воскресенье, — добавил он, решив, что если уж сознаваться, так во всем сразу.
— Делай как знаешь, — в сердцах повторила Адель. — Хоть повесься.
С тех пор, не в силах всякий раз умирать со страху, когда он отправлялся на очередные гонки, принося домой все эти растреклятые дипломы, кубки и денежные призы, Адель стала надеяться на милость судьбы. Деньги он откладывал. Она все равно не взяла бы у него, даже если бы он предложил, так как не считала эти деньги настоящим заработком, полученным в награду за серьезный, честный труд.
Но Мистраль был счастлив. Он постоянно участвовал в состязаниях и все чаще приходил первым.
Шли годы, жизнь Мистраля совершенно изменилась, но в жизни Адели не менялось ничего, и ее дом в Чезенатико остался таким же, каким был всегда. Мистраль был очень щедр, но все деньги, которые он посылал матери, она неизменно относила в сберкассу, где работал ее старый друг Санте, обещавший ей самый большой процент по вкладу. Она считала, что рано или поздно эти деньги могут понадобиться сыну.
Однажды, уже будучи чемпионом «Формулы-1», Мистраль приехал ее навестить и весело объявил:
— Я многого добился, тебе больше не нужно тревожиться о моем будущем. Смотри, о твоем сыне уже в газетах пишут, — и показал ей статью в «Коррьере делла сера».
Она взглянула ему прямо в глаза и сказала:
— Я тебе верю, но и ты меня послушай. Как увидишь облако на своем победном горизонте — уходи. Обещай мне.
Мистраль посмеялся над этим пророчеством и ответил шутливо:
— Знаешь, сколько облаков я уже видел и сколько их еще проплывет над моей головой?
— Когда ты уже не будешь так уверен в себе и начнешь сомневаться в своих силах, надо будет остановиться. Поклянись, что ты не забудешь моих слов.
Но Мистраль забыл. Адель увидела страшную аварию в Монце по телевизору, увидела, как ее сын вылетел из машины в небо, а потом упал на обочину дороги.
Через несколько минут в дверь к ней постучала соседка.
— Это ваш сын пострадал? — растерянно спросила она.
— Это мой сын, — еле выговорила Адель, не в силах подняться с дивана и заплакать. — А теперь оставьте меня одну.
Соседка не посмела приставать к ней с расспросами и ушла.
Пока Адель, потрясенная увиденным, пыталась прийти в себя, зазвонил телефон. Это был доктор Маттео Спада.
— Как Мистраль? — спросила она, собравшись с силами.
— Врачи говорят, что нельзя терять надежду, — дружески успокоил ее доктор.
— Я и не теряю, — сказала она твердо.
— За вами выслали машину, — сообщил он. — Вас доставят к сыну. Не волнуйтесь.
— Спасибо, Маттео, — прошептала Адель дрогнувшим от волнения голосом.
В скверике у дома Адели собрались друзья и соседи. Молча глядя на изъеденные временем и морской солью стены, все ждали, когда она выйдет и сообщит что-то новое, сверх того, что они уже слышали по телевизору или по радио.
Через несколько часов у дверей Адели остановился голубой лимузин, и из него вышел Сандро Мингарди, шофер, посланный в ее распоряжение компанией «Блю скай». Это был высокий, представительный мужчина лет сорока, с седеющими висками и открытой улыбкой. Он родился и вырос в Форли, то есть был в команде полноправным членом «романьольского клана».
Адель тотчас же появилась на пороге. На ней был темно-синий в цветочек шелковый костюм, с плеча свисала черная замшевая сумочка, первая попавшаяся ей под руку. Сандро подошел к ней и молча обнял.
— Поехали? — спросила она, и глаза ее наполнились слезами.
От небольшой молчаливой толпы соседей отделился настоятель монастыря капуцинов. Подойдя к Адели, он протянул ей четки:
— Молитесь. Мы тоже помолимся. Господь милостив и всемогущ.
Адель взяла четки и села в машину, заливаясь слезами.
Как только они подъехали к госпиталю, Маттео Спада проводил Адель в отделение реанимации, чтобы она могла взглянуть на сына через стекло.
— Как он? — спросила она сдавленным голосом, не отрывая глаз от неподвижного тела.
— Мы настроены оптимистично, — Маттео всеми силами старался вселить в нее уверенность.
— Будет лучше, если вы убедите ее вернуться в гостиницу, — вполголоса посоветовал дежурный врач, повернувшись к доктору Спаде.
После долгого молчания Адель, сжимая в руке четки, подаренные ей отцом-настоятелем, отошла от окна и уселась на банкетке у противоположной стены.
— Если не помешаю, я хотела бы остаться здесь до утра, — заявила она врачам и принялась перебирать четки, вознося молитвы за сына, в котором была вся ее жизнь.