Разумеется, до этого мы оба успевали пообедать с коллегами по Флит-стрит, то есть выпить по полбутылки вина, а то и больше. В те дни журналисты много работали и своеобразно расслаблялись. Мое пьянство практически не выделялось на таком фоне, так как в нашем кругу все вокруг сильно пили.
Спустя много лет Ронни сказал мне:
– Вообще-то я поражался тому, что ты можешь в конце вечера выпить полбутылки грушевого бренди…
Однако тогда он мне ничего не говорил. Муж отлично знал мой характер: стоило ему сделать мне замечание, и у нас началась бы нескончаемая ссора. Стыдно признаться, но я до сих пор веду себя точно так же, хотя стараюсь все же держать себя в руках. Ронни был очень спокойным, уверенным в себе человеком. Он позволял людям вести себя так, как они считали нужным. Любимый муж достаточно силен, чтобы не контролировать свою женщину.
Мое пьянство усугублялось, когда Ронни уезжал освещать очередную войну, революцию или другое событие. В начале вечера я не могла сказать, что со мной будет и чем я займусь. Если я просыпалась в собственной постели или где-то поблизости, то испытывала глубокое чувство облегчения. Облегчение слегка омрачалось возможностью того, что я могла быть не одна. Если так и оказывалось, то возникал вопрос: я знаю этого человека или он совершенно мне незнаком? Когда же я просыпалась в одиночестве, то чувство облегчения становилось просто колоссальным.
Иногда я начинала пить в пабе на Флит-стрит с друзьями и знакомыми из журналистского мира и оставалась там до самого закрытия. В таком месте всегда найдется, с кем покутить. В те времена журналисты работали до самого утра. Они могли выйти из редакции в любое время, и им нужно было выпить. В те дни редакции почти всех газет располагались очень близко друг к другу. Флит-стрит напоминала сообщество племен, принадлежащих разным газетам. В каждом пабе существовали свои завсегдатаи. В «Белом лебеде» (мы называли его «Грязной уткой») и в баре «Борона» собирались печатники, а пабы за ним облюбовали журналисты Daily Mail. «Король и ключи» и «Фальстаф» были вотчинами Daily Telegraph. «Белый олень», который чаще называли «Удар в спину», считался пабом Daily Mirror, а парни из Express любили напиться в «Альбионе».
Журналисты употребляли много алкоголя, но я ухитрилась скатиться еще ниже. Иногда я приходила в себя в чужих домах. Ранним утром я выходила на очередную лондонскую улицу, ища табличку с ее названием, чтобы хоть как-то сориентироваться. Порой я не могла вспомнить, как сюда попала и что происходило накануне вечером. Я стыдилась расспрашивать собутыльников. Лучше было ничего не знать.
Иногда по каким-то намекам и мелочам я могла припомнить, что со мной было прошлым вечером. Когда я, например, нашла спички из клуба «Плейбой», то вспомнила кроликов «Плейбоя», подавших мне какую-то еду. Поскольку я не была членом этого клуба, то, наверное, меня кто-то туда привел. Я заглянула в сумочку. Судя по всему, я не играла, потому что деньги остались в кошельке. До сих пор не знаю, кто привел меня туда и зачем.
Общество других выпивох всегда приятно успокаивало. Несчастье любит общество – зависимость тоже. Помню один вечер, начавшийся в «Эль Вино». Моими спутниками были известный политический комментатор и не менее известный редактор. Мы отправились в ресторан ужинать. Утром редактор позвонил и спросил:
– Ты не знаешь, кто платил за ужин? Я помню только, что мы с тобой были слишком пьяны для выписки чека.
– Не помню, – призналась я. – Все плывет…
Так я завуалированно дала понять, что у меня произошла настоящая алкогольная амнезия. Я вообще ничего не помнила – даже как назывался ресторан, но звонок меня успокоил. «Вот и славно, – подумала я, – не одна я такая».
В пьяном виде меня часто посещали странные мысли: «Врезать ему или просто послать к черту?» Я однажды даже ударила Ронни в состоянии страшной воинственности. Мы поссорились, я начала кричать, а потом подошла и несколько раз ударила мужа в грудь кулаками. Надо отдать ему должное, ведь даже в такой ситуации мужчина не поднял на меня руку. Он просто схватил меня за плечи, приподнял и хорошенько потряс.
– Прекрати это, – сказал он очень спокойно.
Я тут же прекратила.
Вспоминая прошлое, я не понимаю, почему он меня не бросил. Когда Ронни был в Лондоне, он присматривал за мной. Помню, как муж останавливал машину у обочины, когда меня начинало тошнить. Он отвозил меня домой, когда становилось ясно, что я вот-вот отключусь. Ронни ввязывался в драки, когда я слишком громко кого-то оскорбляла в алкогольном угаре, но никогда не ругал меня за это безумное поведение.