Журналист пытался фотографировать, но вскоре оставил эту затею. Бронемашину сильно трясло на ухабах и приходилось постоянно заботиться о том, чтобы не вылететь из люка или не свалиться внутрь. Да и что было снимать? Беспорядочное мельтешение бронетехники по пыльному пустырю? Дальние разрывы снарядов и гранат? Потные, ошалелые лица своих спутников?
Он слышал, как над головами проносился свинцовый ветер из пуль, ощущал запах гари и пороха. По-прежнему кричал и матерился рядом полковник. И работал башенный пулемет крупного калибра – методичный твердый стук, звяканье стреляных гильз, падающих на пол. Вот они какие, звуки и запахи войны, вяло подумал он. Ему не было страшно. Он молил только об одном: чтобы из этого хаоса все вернулись живыми. А страшно не было.
Он увидел бегущего прямо перед их «бээмпэшкой» человека в чалме. Ага, вот он, первый «дух». Видно, лежал в укрытии, но когда броня оказалась совсем близко, нервы не выдержали, вскочил, бросился бежать. Вдруг «дух» обернулся и, не целясь, дал короткую очередь из автомата – журналисту показалось, что пули летят прямо в него, он провалился внутрь, больно ударился головой о какую-то железяку, а когда снова вылез наружу, «духа» уже не было. Машина резко затормозила. «Сержант, давай вниз, – кричал командир кому-то на броне. – Найди и добей его». Несчастный сержант мотал головой: не пойду. Страшно ему было покидать броню. Журналист его понимал: кругом теперь действительно был кромешный ад, все трещало, рвалось и дымилось. Полковник тряхнул своим автоматом: «Вперед, блядь, а то…» Сержант с явной неохотой спрыгнул вниз. Все остальные принялись палить веером в разные стороны, прикрывали его.
Моджахед, оказалось, лежал совсем рядом с броневиком, метрах в пяти, не дальше, в высокой траве. Сержант едва не наступил на него, сильно испугался и в упор разрядил в афганца весь свой рожок.
– Ты чего там застрял? – Орал полковник. – Давай назад.
– Он живой! Живой! – кричал в ответ сержант, и все стрелял и стрелял – до тех пор, пока не кончились патроны. Автомат судорожно плясал и бился в его руках. Лицо сержанта было перекошено от страха. Потом он забрал у убитого его «калаш» китайского производства с трехгранным штыком, вытащил из кармана документы и белый-белый вернулся к своим.
Под прикрытием танка афганские солдаты подошли вплотную к глинобитной крепости и ворвались внутрь. Вскоре оттуда донеслись разрывы гранат и яростная пальба. Однако спустя десять минут из крепости сообщили: там пусто, никого нет. Чертовщина какая-то, подумал журналист. Его не покидало ощущение, что колонну заманивают куда-то дальше, где приготовлена главная ловушка. Это было ощущение близкой беды.
И тогда полковник отдал приказ отходить. Колонна снова вышла к руслу высохшей реки, все укрылись за броней, машины прибавили скорость. Слева их продолжали густо обстреливать моджахеды. С металлическим стуком огрызался башенный пулемет.
Вот и поймали американца, думал журналист, ударяясь головой и плечами о выступы и железяки внутри машины. Пот ручейками тек по его лицу и рукам, оставляя на грязной коже русла-следы. Вот и поймали... Дай Бог, самим унести ноги...
Вдруг снаружи прогремели три взрыва подряд, запахло порохом и горелым железом.
Ирландец видел, как русский солдат в упор добил упавшего партизана, и как после этого колонна стала отходить обратно, к реке. На поле боя осталась одна бронемашина, которая подорвалась в самом начале. Вскоре звуки пальбы переместились далеко в сторону – туда, куда отходили русские. Ирландец встал, отряхнулся от пыли, еще раз оглядел пустырь. Охранявшие его партизаны побежали к убитому на их глазах товарищу.
Солнце поднялось уже совсем высоко. Овцы на косогоре продолжали мирно пощипывать травку, словно тут и не было никакого ада. Откуда-то взялся седобородый Рахматулла, он тоже был вооружен автоматом, лицо седое от пыли, глаза возбужденные. «Ну, что, американец, ты снял свое кино?» Рори не стал его поправлять. Он понимал состояние этих людей, только что повернувших вспять большой отряд регулярной армии – с броней, пулеметами, радиостанциями, отряд, за которым стояла мощь гигантского государства. Эти обутые в галоши крестьяне по сути только что одержали победу над врагом, который во всех отношениях был сильнее их. Но победили именно эти оборванцы, так зачем сейчас занудничать по поводу его национальности.