- Владимир, не бросай меня. Прошу тебя, иди рядом.
Ирландец не говорит, хрипит. Пот ручьем бежит по его высокому лбу. Губы посинели. Он делает несколько неуверенных шагов по тропке, пробитой нашим караваном в глубоком снегу, падает. Вид у него жалкий. Я валюсь рядом. Мы оба пригоршнями едим снег, умываемся снегом, и он опять повторяет, что я не должен его бросать.
Господи, да куда я денусь… Сам еле живой. Поддерживая друг друга, мы поднимаемся, медленно бредем по тропинке вверх, проходим совсем немного, может быть, всего метров пятьдесят и снова падаем лицами в снег. И опять едим его, пьем и никак не можем напиться.
Если это была горная болезнь, то Рори переносил ее в особенно острой форме. И куда в тот день девалась его привычная спесь?
- Мы должны держаться вместе, - говорит он, едва отдышавшись и вернув способность шевелить губами. - Так будет легче. А всему виной проклятые сигареты и виски.
- Кажется, эти горы навсегда отобьют у меня охоту курить, - соглашаюсь я.
- И пить тоже, - хрипит британец.
- Ну, нет, глоток виски иногда не помешает. Помнишь «Айриш хаус», ирландский паб на Арбате? Если вернемся, обязательно заглянем туда.
- Вернемся, - без особой уверенности говорит Рори. - А пока давай отдохнем еще немного.
Отдохнем? Прежде я никогда не слышал от него ничего подобного. Чтобы ирландец предлагал отдохнуть? Видно, совсем плохи его дела.
Он садится в снег напротив меня, становится очень серьезным и смотрит мне прямо в глаза – он так всегда делает, когда хочет сказать что-нибудь значительное.
- Владимир! Послушай меня, я имею очень важную информацию.
- Ты, наверное, хочешь сообщить, что вон за той горой нас ждет пивная?
Но Рори не намерен поддерживать шутливый тон, он становится еще серьезнее, а глаза так и буравят меня.
- Я хочу сказать тебе одну вещь и, надеюсь, ты по достоинству это оценишь.
- В чем я должен оценить? В долларах или фунтах?
В его глазах мелькает уже знакомый огонь. Стоп! Шутки в сторону. Послушаем, что же он скажет.
- Владимир, ты должен знать, что мы передавали моджахедам деньги.
- Деньги? - До меня не сразу доходит, о чем речь. - Какие деньги?
- Очень большие. Иногда нас использовали, как курьеров. На эти деньги моджахеды воевали с вами. Мне важно сказать тебе об этом именно сейчас.
- Но почему мне?
Его глаза становятся просто демоническими. Они вот-вот просверлят меня насквозь.
- Потому что это очень важная информация.
А, черт! Я совсем забыл, что Рори подозревает меня в сотрудничестве с разведкой. Ну, Бог с ним. Пусть думает. Но отчего это неожиданное признание? Что он хочет им сказать?
- Спасибо, - я довольно вяло пожимаю плечами, поднимаюсь и мы опять идем в гору. Больше никогда ничего подобного я от него не услышу.
…Да, их использовали, как курьеров. Много лет спустя мне признаются в этом друзья Рори. А тогда… Наверное, он разоткровенничался на том снежном склоне в знак признательности, ведь я не бросил его, помогал, подбадривал. Впрочем, не знаю…
Питер с проводниками и лошадьми ушел далеко вперед. Похоже, ему даже и в голову не пришло оглядываться и ждать. Каждый выживает в одиночку - так, что ли? Когда мы с ирландцем, наконец, из последних сил вскарабкались на этот перевал, наши спутники крохотными точками выделялись на снегу по другую сторону хребта.
В тот день я понял, что на всю оставшуюся жизнь возненавижу путешествия по горам.
5 декабря после полудня мы покинули торговый, многолюдный Бахарак и в кузове пикапа «Тойота» - это, кстати, самый любимый у «духов» автомобиль - отправились дальше на запад. Почти три часа машина снова шла по головокружительной тропе над пропастью, все вверх и вверх. Скоро мы опять оказались в зоне снегов, льда, холода.
Уже в сумерках въехали в широкое ущелье, на одном склоне которого располагалась цепь горных кишлаков. Они, как неприступные крепости - дома лепятся к скалам, прячутся в расщелинах. Мне говорили, что за все годы войны ни советские, ни кабульские войска даже не пытались овладеть этим ущельем, только бомбили его сверху, без особого, впрочем, результата.
Здесь живут узбеки и живут, судя по всему, неплохо: на склонах гор пасутся большие отары овец и коз, охраняют их крупные псы с отрезанными ушами, таких я прежде не видел в Афганистане.