– Вы почему в очках? – сурово спросил меня доцент Фоминых.
– Так, коньюктивит у меня. Глаза болят.
Ну, ну, – не поверил доцент. – А у остальных что? Тоже коньюктивит?
В президиуме собрания повисло тягостное молчание. Оправдания нам не было. О снисхождении не могло быть и речи.
Помощь пришла с неожиданной стороны. Деканом у нас в те годы был Борис Самуилович Коган. Талантливый человек, известный искусствовед, он в войну служил разведчиком в пехоте и, как мы слышали, отличался гусарским нравом. Сейчас, видно, что-то шевельнулось в его душе. Может, он свою молодость вспомнил?
– Дело ясное, – вынес приговор декан. – Предлагаю зачинщику объявить строгий выговор, а всем остальным – выговор и условно допустить этих негодяев к защите дипломов. Если будут замечены хотя бы в малейшем нарушении, тогда исключить.
Все остальные судьи недовольно переглянулись: приговор явно не соответствовал степени вины. Так на «идеологическом факультете» было не принято. Там легко откручивали головы и за мелкие шалости. Но спорить с деканом?
Мы сняли со своих шей уже накинутые петли, соскочили с табуретов и, абсолютно обалдевшие от привалившего счастья, отправились в ближайшее кафе под названием «Исеть» – пить пиво.
Не снимая черных очков, я через два дня успешно защитил диплом, в тот же день женил своего лучшего друга Юрку Совцова и тотчас, чтобы не искушать судьбу, отбыл в столицу.
Кстати, с профессором Коганом я потом переписывался много лет – вплоть до его кончины. Я всегда помнил о том, что он меня спас.
Ну, разве не повезло? И это еще не все.
Потрудившись год на шестом этаже знаменитого здания по улице Правды и еще даже не обзаведясь московской пропиской, я отправился в первую заграничную командировку. А еще через год (вот уж просто фантастическая удача!) был включен в группу журналистов для освещения зимних Олимпийских игр в японском городе Саппоро. Мне не исполнилось и двадцати пяти. И сразу – Япония, Олимпийские игры!
Повезло и с этой самой пресловутой пропиской. У «Комсомолки» не было лимита на то, чтобы брать в штат людей с периферии и давать им законное право жить в столице. Так что вначале довольно долго я влачил жалкое существование, перебираясь из гостиницы в гостиницу, из общежития в общежитие. Жил в «Минске», «России», «Юности», «Урале», «Котельнической», «Центральной», делил койку со студентами МГУ и полиграфического института. Жил на балконе у дальних родственников в Измайлове, в заводском пансионате на территории Филевского парка, на даче случайного приятеля в Серебряном бору… И вот, когда мне все это стало порядком надоедать, и я уже малодушно подумывал о возвращении в родную Сибирь, вызывает меня главный редактор Панкин и говорит:
– Через три часа вы отправляетесь в командировку на Дальний Восток вместе с главной «держимордой» Советского Союза.
– С кем? – не понял я.
– С министром внутренних дел Щелоковым, – поморщился Панкин оттого, что ему пришлось разжевывать очевидное.
Я впервые присутствовал в кабинете главного редактора и ужасно робел. Я решил, что он меня с кем-нибудь перепутал.
– Но, Борис Дмитриевич, я же работаю в отделе спорта. Какое отношение это имеет к МВД?
Главный сурово обернулся к своим заместителям:
– Он что, правда, такой тупой или притворяется? – И ко мне: – Вам, молодой человек, московская прописка нужна?
– Н-н-ужна, – заикаюсь я от испуга.
– Тогда через три часа быть во Внуково. Сначала летите в Хабаровск, а дальше вам все объяснят.
Министр внутренних дел, любимец генсека Брежнева Николай Анисимович Щелоков, решил впервые обстоятельно обследовать свое хозяйство на Дальнем Востоке и в Сибири. Тюрьмы, лагеря, конвойные дивизии, областные и краевые управления. Его сопровождала свита из пяти высокопоставленных министерских работников и три корреспондента ведущих московских газет. Тогда еще такой моды – брать с собой в поездки журналистов – не было. И такого слова, как «гласность», никто еще не произносил и не слышал. А МВД считалось одним из самых закрытых министерств. Так что, Щелоков, возможно, в этом деле стал первым. Он затевал большие реформы в своем зловещем ведомстве и нуждался в поддержке общественности.
Поехали… Хабаровск, Владивосток, Сахалин, Камчатка, Магадан, Якутия, Иркутск, Чита, Улан-Удэ… Первые лица всех этих дальних регионов, зная о высоких связях министра, не отходили от него ни на шаг. Я впервые так близко наблюдал жизнь высшей советской и партийной номенклатуры, впервые увидел эти дальние края, впервые столкнулся с нашей системой наказания преступников. Продолжалось это приключение почти месяц. Тюрьмы, и лагеря. Долгие беседы с министром во время перелетов. Утомительные застолья с обязательными тостами в адрес «мудрой коммунистической партии и ее генерального секретаря Леонида Ильича Брежнева».