Из-за скалы, неслышно ступая, вышел молодой моджахед с автоматом в руках и направился прямо ко мне.
Вот так наши ребята и попадали в плен, подумал я. Дело, кажется, принимало плохой оборот.
Моджахед подошел ко мне вплотную, нехотя кивнул на мое «Салам алейкум» и жестом предложил следовать впереди него. И снял с плеча автомат.
- А как по-фински будет… гора?
- Гора? - Я с готовностью называю фамилию недавнего президента Финляндии. – Гора будет - Кекконен.
- А как по-фински будет река?
- Река? - Я вспоминаю еще одну знакомую с юных лет фамилию – знаменитого финского лыжника, олимпийского чемпиона - Мянтюранта. - Река будет - Мянтюранта.
- А как по-фински будет дерево?
- Тампере. – Совсем уж наглая ложь, потому что это название известного города. Но что делать? Надо же как-то выкручиваться.
- А как будет «мой дом»?
Вот влип! Надо было хоть несколько фраз на «родном» языке выучить. На всякий случай. Теперь давай, вспоминай фамилии, географические названия, что угодно вспоминай, только не молчи.
- Пааво Нурми, - называю я фамилию еще одного популярного спортсмена и понимаю, что все, иссяк, что больше ничего финского в голову не придет, надо выпутываться как-то по-другому.
Я умоляюще смотрю на британцев: выручайте же, видите – пропадаю. Они тоже, кажется, начинают сознавать всю серьезность ситуации. Питер мрачнеет, хмурит лоб. Рори понаходчивее, он строго говорит Аманулле:
- Дай отдохнуть нашему финскому другу. Ему и так сегодня досталось. Пусть спокойно поест, а потом ответит на все твои вопросы.
- О, да, конечно, конечно, - Аманулла прикладывает правую руку к сердцу и оставляет меня в покое. Надолго ли?
Этот Аманулла - командир моджахедов в кишлаке Базари-Тешкан. Хотя я не знаю, почему он отрекомендовался нам моджахедом: внешне Аманулла абсолютно не похож на «воина Аллаха». Безоружный, одет в джинсы и зеленую куртку, в каких ходят наши стройотрядовцы, на голове обычная шапка из кролика. Черная борода аккуратно подстрижена, глаза смотрят приветливо. Шестнадцать лет назад он окончил агрономический факультет Кабульского университета, сносно говорит по-английски. Для него появление нашей маленькой экспедиции – целое событие. Он искренне рад новым людям, расспрашивает нас о том, что творится на «большой земле». А, узнав о том, что я «финн», Аманулла и вовсе приходит в восторг. Он никогда не видел живого финна, ему очень интересно узнать, что это за народ – финны и что это за страна – Финляндия.
Вот так нежданно-негаданно мне пришлось на полную катушку отрабатывать свою «легенду».
Впрочем, пока он переключился на моих друзей, у меня есть время утолить жажду и заново пережить все события минувшего дня.
Моджахед с автоматом наперевес вел меня под конвоем около часа. Я пытался с ним заговорить, но он только плечами пожимал: дескать, не понимаю. Мы шли назад, уже знакомой мне тропой. Вброд одолели ледяную горную речку - пришлось разуться и босиком ступить в холодный поток. Поднялись на пригорок, вошли в большой, богатый кишлак. Возле дома, который, судя по привязанным рядом ослам и лошадям, служил караван-сараем, мой провожатый велел мне остановиться. И - о, счастье! - я почти сразу заметил у привязи наших пегих лошадок с навьюченным на них нашим грузом. Значит, проводники здесь. А тут и Рори вышел наружу: «Привет, Владимир! Где тебя носит? А мы уже и чаю попили». Но увидев выражение моего лица, замолчал. И правильно сделал. Я опять с трудом удержался от того, чтобы не ударить его.
Все-таки странные люди, эти британцы. Совсем не такие, как мы. Сколько раз Рори предупреждал меня об опасности, о том, что меня здесь ненавидят даже камни. Может быть, так оно и есть. Но тогда почему он с такой легкостью сегодня ушел вперед, ни разу не обернувшись, не озаботившись: где там отстал его русский друг, что с ним? А ведь только три дня назад на заснеженном перевале он сам умолял меня не бросать его одного, идти рядом. Ясно, что надо идти рядом. Ясно, что эти горы таят опасность для каждого из нас. Но тогда почему Питер никогда не оглянется назад, не позаботится об отставших? Почему так поступил Рори? Мне трудно это понять. Мне вообще многое трудно понять. Когда ночью ирландцу становится жарко, он настежь открывает двери, не спрашивая, что по этому поводу думают другие. В мире существует только он. Он и его любимая Джульет, которой он каждый вечер пишет письма, и при этом слащавая улыбка гуляет по его лицу. В такие минуты он кажется мне безумцем. А кем ему кажусь я?