Больно писать об этом… Из шести найденных нами тогда в северных провинциях бывших солдат только двое оказались у моджахедов не по своей воле – сибиряк Сережа и кубанский казак Коля. Остальные сами покинули расположения своих частей. Ушли, дезертировали…
Шестым был тот самый Гена, который служил теперь водителем у «непримиримого» ваххабита Амирхана. Не надо было бы нам ехать к этому Амирхану. Но всю дорогу нам так везло. Почему бы не искусить судьбу еще?
Гена был призван в армию с Украины. Ушел из части девять лет назад, как говорит, тоже из-за побоев. Теперь его зовут Никмохаммад, работает водителем в отряде ваххабитов. Уверяет, что оружия в руки не брал, в своих не стрелял.
- Так возвращайся домой, что тебе мешает?
На его синие глаза наворачиваются слезы.
- Как я вернусь? Женился здесь. Хозяин за меня приличный калым заплатил. Как вернуться?
- Но ты бы хотел поехать домой?
Он еще ниже опускает голову, плечи вздрагивают от рыданий.
- Я почти десять лет не видел папу и маму. Но я не могу уехать сейчас. Я вернусь, когда Афганистан станет свободным от коммунистов.
Вот и поговорили.
Потом нас пригласили к местному командиру.
Пауза, которую сделал Амирхан, огласив свой суровый приговор, кажется длинной, как сама жизнь.
- Но я не солдат, я журналист… - Моя слабая попытка смягчить его сердце остается без ответа.
В комнате повисает нехорошая тишина. А что тут скажешь?
Наконец, Амирхан поднимает свою холеную руку и тычет в меня пальцем:
- Да, мы должны убить вас. Но…- снова долгая пауза. - Но законы афганского гостеприимства не позволяют нам сделать этого. А потому уезжайте!
Мы выходим из дома. Мы садимся в машину. Никто не роняет ни слова. Почему, черт подери, шофер так медленно заводит мотор? Почему так медленно едет машина? Оглядываться нельзя. Мы все дальше удаляемся от Ханабада, но спиной я еще долго чувствую холодок автоматных стволов. И еще долго никто в нашей машине не произносит ни слова.
Мы едем по направлению к границе государства, которое в наше отсутствие перестало существовать. Едем к избавлению. Но разве оно может наступить - после всего того, что я видел и помню?
Рори, видно, почувствовав мое настроение, положил руку мне на плечо.
Да, подумал я, все мы в плену. В оковах своей вины за то, что было. За то, в чем участвовали сами и чему являлись молчаливыми свидетелями.
- Лечь на землю, суки! На землю! Лицом вниз! Руки за голову!
Солдаты выпрыгивают из подкатившей машины, на бегу передергивают затворы автоматов. Овчарки рвутся с поводков. Вот шума-то! Нас всего трое и вид у нас вполне мирный – ни оружия, ни намерения скрыться, но солдаты отчего-то очень возбуждены, а в глазах у них страх. Вот-вот они откроют пальбу и тогда нам уж точно конец.
- Что они хотят? - По-английски недовольно спрашивает Рори.
- Ложись, мой друг. Все будет хорошо. - Показывая личный пример, я бухаюсь лицом в серую кашу из грязи и снега. Британцы валятся рядом. Автоматные стволы утыкаются нам в спины. Собаки явно хотят порвать нас на куски, их жаркое дыхание я чувствую на своем затылке. Солдаты, суетясь и матерясь, пытаются связать нам руки какими-то жалкими шнурками.
- Вы только не волнуйтесь, ребята, – говорю я им. – Спокойно. Все будет хорошо.
- Молчи, гад! - Пограничник пинает меня в бок сапогом.
- Что он говорит? - Опять удивленно спрашивает меня Рори.
Эх, лучше бы и ему помолчать, не вылезать сейчас со своим английским. Видно, нас и так приняли за американских шпионов. Граница все-таки. Нам надо молча подождать офицера. Может быть, офицер окажется более вменяемым? А у этих мальчишек пальцы аж побелели на спусковых крючках: так хочется им на месте порешить нашу банду.
Час назад мы тайно пересекли государственную границу, вернулись в Таджикистан.
Дело это оказалось непростым. К границе мы вышли севернее афганского городка Дашти-Кала, там река Пяндж разливается на несколько рукавов. Переночевали в кишлаке Кокуль, наняли провожатых и лошадей, а утром 20 декабря отправились в свой последний переход по владениям моджахедов. Сначала нам предстояло верхом на лошадях перейти вброд два неглубоких рукава реки, затем километров пять идти по болотистой пойме до главного русла. На другом берегу находилась наша застава: в бинокль было хорошо ее видно - пограничная вышка, казармы…
Еще несколько часов и я - дома. С раннего утра не проходило возбуждение: скоро дома.
- Сегодня будем ночевать, как белые люди, - обещал я своим спутникам. - Пограничники нас и обогреют, и накормят, и водкой угостят.