Очень часто Рори уезжал по заданиям разных телекомпаний в «горячие точки» - они теперь то и дело возникали на просторах бывшего СССР. Он снимал гражданскую войну в Таджикистане, яростные бои между грузинами и абхазами на Кавказе, выезжал в Нагорный Карабах… Потом заполыхало в Югославии, и Рори снимал там. Все чаще вместе с ним отправлялась жена, она уже хорошо справлялась с обязанностями его ассистента и продюсера.
Он по-прежнему легко тратил все заработанные деньги и жил, не особенно думая о завтрашнем дне. Иногда разговоры заходили об Индии, куда они собирались когда-то поехать.
- Подожди еще немного, – говорил Рори. - Вот скоро здесь все уладится, работы не будет, тогда и поедем.
В Индии он хотел купить чайную плантацию, навсегда забросить свое опасное ремесло, остепениться, стать добропорядочным плантатором. Джульет только тонко улыбалась в ответ:
- Говори, говори, милый.
По вечерам или на уик-энд они приглашали к себе друзей. Рори покупал безумное количество черной икры, которая тогда в Москве на твердую валюту стоила сущие гроши. Джульет ставила икру на стол, нарезала крупными ломтями французские батоны, подавала масло, и мы с удовольствием все это уплетали, запивая красным вином или виски. Иногда Рори сам запекал баранью ногу и колдовал над специальной подливкой к ней, а Джульет варила рис по-пакистански. Готовить ничего кроме риса он ей почему-то не дозволял.
Когда на втором этаже вдруг принималась громко плакать их маленькая дочь, которую назвали Летис, Джульет не обращала на это ровным счетом никакого внимания. Крошка просто надрывалась там, а маме хоть бы хны: она мило улыбалась гостям, вела светскую беседу, пила вино. Мою Таню поначалу это необыкновенно поражало: сама она срывалась с места, едва наш собственный ребенок открывал рот. «Вот почему британцы и растут такими самостоятельными, - поучал я жену. - Они с младенчества привыкают к тому, что надо рассчитывать только на себя». Она согласно кивала, но понять этого не могла.
В камине ярко горели березовые поленья, наверху шумели дети, за окнами падал снег. Из потертого кресла благодушно взирал на гостей лохматый кавказец Брежнев. Под столом покусывал за ноги, требуя своего, бульдожка Борис. Рори влюблено поглядывал на Джульет и выглядел абсолютно домашним человеком. Ему бы еще шлепанцы и пижаму. Потом он приглашал всех на прогулку. Мы брали свои стаканы, накидывали на плечи куртки и по узкой тропинке в глубоких снегах шли среди сосен, разговаривая о пустяках.
Славные были вечера.
Ну, разумеется, мы говорили не только о пустяках. Рори уже давно не был тем наивным парнем, который делил все человечество на «плохих коммунистов» и «хороших капиталистов». Он стал замечать оттенки. Он стал задумываться о тех скрытых сторонах большой политики, которые, собственно, и движут миром. Мы по-прежнему много спорили. Часто возвращались к афганской войне. Он оставался непреклонным, считая, что наши солдаты вели себя, как оккупанты.
- Нет, - возражал я. - Ты видел только одну сторону войны и напрасно полагаешь, что этого вполне достаточно. Все не так просто. Какие мы были оккупанты и поработители, если все эти годы кормили афганцев, строили им дома, фабрики, школы, больницы… Хорошенькие оккупанты! Да вся их экономика построена нами – ты хоть это-то знаешь? Все их врачи и инженеры у нас бесплатно выучились. Разве завоеватели ведут себя так? Нет, концы с концами не сходятся у тебя.
Рори багровел в ответ на столь серьезный упрек.
- А в пыль разнесенные кишлаки! А многие тысячи погибших мирных граждан! А грабежи, мародерства, зверства – этого, что, не было?
- Было, - соглашался я. – Было все то, что сопровождает любую войну. Даже если эта война ведется с самыми благими целями. Ты упорно хочешь выставить нас зверьем. А американцы во Вьетнаме мало начудили? А цивилизованные немцы, когда к нам в 41-м пришли, как себя вели? Ты забыл? Тебе напомнить?
Тут я сам начинал кипятиться:
- Любая война будит в человеке низменные, абсолютно дикие инстинкты, поднимает внутри него неведомые черные силы. Одни люди справляются с этим, другие, увы, нет. Ты думаешь, с твоими британцами при определенных условиях такого не может произойти?
- Нет, - сжимал кулаки ирландец. – Никогда!
- Да, - наступал на него я. - Да! Потому что это вне твоего и моего желания. Это прямая реакция на участие в бойне, на возможность безнаказанно убивать самому и быть убитым другими.