- О, Владимир, да ты, кажется, оправдываешь, своих соотечественников, совершавших преступления в Афганистане.
- Никого я не оправдываю. Мне самому тошно становилось оттого, что я там видел. Но я хочу разобраться, докопаться до сути. Скажи, а разве на моджахедах твоих любимых мало крови? Вон, когда они Джелалабад пытались взять, то сколько мирных там положили – били эрэсами по городу, по площадям, куда упадет… А ведь наша армия тогда уже ушла из Афганистана. Это разве не аморально было?
-Те эрэсы сметали коммунистическую заразу.
-Ага, и заодно убивали тысячи сограждан, абсолютно далеких от какой-либо идеологии. Ты полагаешь, это всего лишь издержки борьбы? Но не признать ли тогда такими же издержками те жертвы, которые на совести наших солдат?
Надо отдать Рори должное: он, хоть и горячий был, но умел, когда надо, пойти на компромисс. Мы потихонечку приходили к согласию. Не по всем пунктам, конечно, и не сразу. Но все-таки…
Я пытался ему втолковать, отчего наши солдаты и офицеры - большинство из них - воспринимали службу в Афганистане не как наказание Божие, не как участие в преступной акции, а как естественное выполнение своего интернационального долга. И что такое - этот интернациональный долг, откуда он взялся, и кому мы были должны - это тоже я пытался втолковать своему британскому другу. Рори слушал меня с недоверием, но уже не лез с кулаками. Все, что я говорил, было так далеко от него, казалось ему таким странным. Но он хотел понять. А я хотел понять его жизнь и его убеждения.
Слишком много перемен случилось в мире в последние годы, чтобы вот так, сразу, разобраться со всеми.
Мы только начали путь навстречу друг другу, и оба сознавали, насколько путь этот тернист и длинен.
Иногда Рори принимался меня ругать.
- Владимир, - строго выговаривал он мне. - Почему вы живете в таком дерьме? Посмотри вокруг - у вас все убого: дома, магазины, рестораны, офисы, кладбища… У вас скверные дороги, у вас везде хамят, у вас все хотят получать подарки или взятки, но при этом ничего не делать. Владимир, - тут он еще и нецензурно выражался по-английски - объясни мне, наконец, почему вы не хотите работать, как работают чехи, китайцы, японцы, я уже не говорю про немцев? Ну, почему?
Крыть было нечем. Я и без него это знал и сам всю жизнь задавался точно таким же вопросом. Я пытался говорить ему о том, что за годы советской власти цвет нации был уничтожен в тюрьмах и лагерях, что сама система отучила людей трудиться, сделала их иждивенцами, что теперь потребуется не одно десятилетие, чтобы жизнь стала нормальной. Он смотрел на меня насмешливо и ядовито, так, словно ждал на самом деле какого-то другого ответа. Он задавал свои жесткие вопросы и высоким российским чиновникам, которые в те времена еще трепетали перед западными журналистами и охотно давали им интервью (многие - в тайной надежде на гонорар в твердой валюте). Представители новой кремлевской номенклатуры в ответ все сваливали на «пережитки проклятого коммунизма» и обещали, что они-то вот-вот ситуацию переменят. Рори и на них смотрел насмешливо и ядовито. Им он верил явно еще меньше, чем мне - хотя бы потому, что многие из этих людей совсем недавно были крупными партийными бонзами.
Несколько раз он просил меня организовать интервью с Руцким. Бывший летчик взлетел теперь очень высоко: его кабинет находился в Кремле рядом с покоями Ельцина. Правда, на их отношения уже набежала тень, вице-президент стремительно становился оппонентом и жестким критиком хозяина. Наивный, он и вправду поверил, что царь-Борис позволит ему «порулить». Кажется, он ощущал себя не вице, а заместителем Президента, а это, как говорится, две большие разницы.
Я позвонил знакомым ребятам из окружения генерала, и вскоре разрешение на интервью было получено. Мы встретились с Рори у Спасской башни, чтобы вместе пройти в Кремль. Дело было поздней осенью. На Красную площадь Рори явился в грубых армейских ботинках, старых джинсах, толстом свитере, потертом пальто - он в нем ездил в Афганистан - и лохматой шапке. Критически его оглядев, я не удержался от сарказма:
- Все же в Кремль идешь, а не на базар к моджахедам.
В его глазах промелькнули знакомые искры, не предвещавшие ничего хорошего. Я понял, что продолжать эту тему бесполезно. Но втайне обиделся. Интересно, пошел бы он в таком же виде во дворец британской королевы?
В Москве он всегда одевался, словно бомж. Я никогда не видел на нем костюм, приличную рубашку, галстук, хорошие туфли. Меня это занимало. Спрашивать у него, отчего так, я не решался. Много позже его друзья постарались мне объяснить, в чем тут дело. Рори, говорили они, вовсе не собирался эпатировать тебя или окружающих. Для него такой стиль был естественен, он – истинный представитель своего класса – мог позволить себе это, так же как он мог позволить себе заказывать костюмы у лучших лондонских портных по пять тысяч фунтов каждый. Не волнуйся, говорили мне, он носил и эти костюмы и вообще одевался иной раз так, как тебе не снилось – это, правда, бывало редко и в особо торжественных случаях. Что же касается британской королевы, говорили они, то вовсе не факт, чтобы Рори отправился к ней в смокинге.