Вообще, невозможно было что-либо понять. Иногда звонил телефон и какой-нибудь знакомый торопливо спрашивал: «Слушай, у тебя нет выхода на танки или истребители? Срочно надо найти десяток Т-60 и эскадрилью МиГов, получишь хороший посреднический процент». Впрочем, вариаций бывало множество: боеприпасы, нефть, сахар, цемент, металл… Всех обуяла жажда немедленного обогащения. Купить, продать, вложить, «обуть», «наварить», «кинуть»… Раньше других олигархами стали вчерашние комсомольские функционеры, крупные хозяйственники и ученые-математики. Последние верно воспользовались своими мозгами и прорехами в законах, а первые и вторые – своими связями.
Зато резко упал спрос на качественную журналистику. Бульварные газеты, публиковавшие на первых полосах голые задницы, прибавляли в тираже, а серьезная печать умирала.
В декабре 1991 года мы привезли из Афганистана уникальный материал для телевидения: съемку наших пленных, беседы с ними, первое за всю войну интервью с Масудом… Такой материал в любой другой стране оторвали бы с руками. Это было то, что называется «супер–эксклюзив». Рори отдавал кассеты безвозмездно, лишь бы съемка появилась на телеэкранах, лишь бы матери увидели своих сыновей. Я пошел с этими кассетами по телекомпаниям. Повторяю, это был материал, который в любой нормальной стране телевизионщики купили бы за большие деньги. Но дело происходило в России.
- А сколько заплатишь? - спрашивали меня жуликоватые ребята с бегающими глазами, которые теперь стали телевизионными начальниками.
- За что?
- За то, что мы это смонтируем, озвучим, а потом поставим в эфир. Это знаешь, каких «бабок» стоит?
Я не знал. Они называли сумму. Ого! Я шел дальше. Везде история повторялась. Не мог помочь ни Аушев, ни Громов… На телевидении царило только одно правило - плати, тогда покажем. Взятки и «откаты» брали в открытую, не стесняясь и не таясь. Ничего святого не существовало. Только деньги.
В конце-концов я случайно набрел на своего старого приятеля Стаса Покровского, который когда-то освещал подвиги нашей полярной экспедиции, а теперь на российском канале делал еженедельную программу о путешествиях. Афганская война была совсем не по его профилю, но Стас, что для большинства телевизионщиков абсолютно нехарактерно, сумел остаться порядочным человеком. Он посмотрел наши кассеты, сразу все понял, и за несколько ночей в его студии мы смонтировали часовой фильм. Рефреном там звучали стихи:
Я знаю: никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны.
В том, что они – кто старше, кто моложе -
Остались там. И не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь.
Речь не о том.
Но все же, все же, все же…
Эти стихи были написаны еще во время Великой Отечественной, но и теперь они точно легли на то, что мы сняли в Афганистане. Стас Покровский чувствовал свою вину за прошлое, за все то, что с нами было. А его коллеги не чувствовали. Он был и остался нормальным человеком. А новые телемальчики восприняли теперешнюю жизнь, только как возможность безнаказанно красть. Равнодушные, циничные твари.
Стихи за кадром прочитал друг Стаса, известный актер из театра на Таганке. Фильм стараниями того же Покровского показали в субботу вечером, то есть в прайм-тайм. Когда позже, по многочисленным просьбам телезрителей, его захотели повторить, выяснилось, что пленка уже размагничена. Все остальные пленки хранились годами, а эту почему-то размагнитили. Вот такая история.
Когда-то я обижался на Рори, считая его отношение к России и русским слишком жестким. Но как он мог относиться к нам иначе после всего того, что видел здесь собственными глазами?
Последний раз мы вместе оказались в районе боевых действий весной 1992 года. Ожидалось, что дни режима Наджибуллы сочтены, что Кабул вот-вот падет под натиском моджахедов. Я должен был досмотреть эту историческую драму до самого конца. Был и вполне конкретный повод для нового визита в Афганистан: дальнейшие переговоры с полевыми командирами об освобождении пленных. Победа исламистов не за горами, и теперь у них не останется никаких оснований дальше удерживать наших горемык.
Сначала в Кабул на транспортном самолете российских ВВС прилетели мы с Питером, а чуть позже кружным путем через Пакистан вместе с командой Би-Би-Си приехал Рори. С ним была Джульет.
Мы вылетели с военного аэродрома Чкаловский в абсолютно пустом и гулком, словно спортзал, чреве Ил-76. Было только два пассажира - Питер и я. Этот рейс стал последним накануне штурма Кабула, им должны были эвакуировать посольское имущество. Когда мы оказались над Афганистаном, летчики, как обычно, стали нервно отстреливать специальные тепловые патроны, призванные увести от самолета моджахедские «Стингеры». Питер приник к единственному иллюминатору. Наверное, он впервые видел вблизи такой фейерверк. Еще недавно он снимал своей камерой, как партизаны пытаются сбить наши самолеты. Теперь он сам летел в одном из них, а внизу кто-то из его бородатых друзей, возможно, держал нас на прицеле.