– Правда, – дал мне шанс Шпаро, – нам требуется радист. Вот если бы ты умел на рации работать, тогда другое дело.
Надо ли говорить, что рацию я прежде видел только в кино. И не имел ни малейшего понятия о том, с какого боку к ней следует подходить. Но мне тогда было двадцать три года, а это многое объясняет. Короче говоря, уже на следующий день я записался на курсы радистов при ДОСААФ и стал каждый день изучать азбуку Морзе. Точки-тире. Удивительно, но спустя пол года я уже мог отстучать ключом коротенький текст.
Зима выдалась лютой и снежной. По субботам я брал спальник, вставал на лыжи и уходил в лес – там, зарывшись в снег, ночевал, приучая себя к холоду.
Когда весной следующего года Дима стал собираться в маршрут по суровому архипелагу Северная Земля, других претендентов на радиста, кроме меня, у него не было. В редакции нам присвоили официальное наименование – полярная экспедиция «Комсомольской правды» – и благословили в дорогу. Правда, торжественные проводы в редакции слегка испортил наш фотокорреспондент, который, выпив на прощальном банкете, стал вдруг фотографировать нас, участников экспедиции, каждого в отдельности.
– Тебе это для чего? – Поинтересовался я.
– Как для чего? Вы куда едете? В Арктику. Значит, на верную смерть. Случится с вами что – а у меня уже фотокарточки готовы для некрологов.
Жаль, народ у нас в группе был интеллигентный, мирный, не стали мы бить этого придурка.
За несколько дней до вылета из Москвы в одном секретном «почтовом ящике» на Урале (вот они – возможности популярной газеты!) мне отгрузили радиостанцию. Увидев ее, я пришел в ужас. Когда мы вели телефонные переговоры с этим «ящиком», то речь шла о портативной, легкой и простой станции. Теперь же глазам моим предстал неподъемный стальной гроб с безумным числом разных кнопок, рычажков, циферблатов, проводов и лампочек. Весил он килограммов под семьдесят да плюс телескопическая антенна к нему весом в центнер. Оказывается, эта станция у них считалась самой портативной и походной. Хотел бы я видеть наших разведчиков и диверсантов, которые бы волокли на себе такую груду железа.
Ну, и как быть? Оставить рацию в Москве? Но наше редакционное начальство и слышать не хотело о том, чтобы выпустить экспедицию в опасный путь без радиосвязи. Делать нечего, погрузили мы этот металлолом в самолет и прибыли в знаменитый арктический поселок Диксон, где стали ждать погоду для дальнейшего перелета на Северную Землю. И вот тут, в царстве реальных снегов, льдов и морозов, нам стало окончательно ясно, что радиостанция на маршруте нас погубит, что мы просто пупки надорвем, если потащим ее с собой. 500 километров по льдам с таким грузом? Наши рюкзаки и без радио весили по 45 килограммов. Дима мрачнел с каждым часом.
И тогда я решил первый раз в жизни самостоятельно выйти в эфир. Прямо из гостиницы. Ребята с кряхтеньем и проклятьями помогли установить под окнами стальную трубу антенны. Я, как учили, принялся подключать провода. И... Вдруг внутри станции послышались явно нештатные звуки, а из щелей повалил дым. Еще через несколько секунд стало ясно, что станция сгорела. Похоже, присоединяя провода, я перепутал плюс с минусом или совершил еще какую-то грубую ошибку. Станция сгорела и ремонту в этих условиях явно не подлежала.
Сначала я подумал, что немедленно получу от своих друзей по шее. Спалить такую вещь! Но вопреки опасениям парни отнеслись к случившемуся снисходительно. Ведь теперь наша проблема решилась сама собой. Оставив весь этот железный хлам в Диксоне, мы на самолете отправились к месту старта, который был севернее мыса Челюскин, там встали на лыжи и потом за двадцать пять дней без всякой радиосвязи благополучно прошли маршрут по островам и проливам далекого арктического архипелага.
Сам этот полярный поход заслуживает отдельной главы в книжке, но ведь речь у нас идет о другом. Да и стерлось многое из памяти. Многое… Но одно воспоминание до сих пор не дает мне покоя. В проливе Красной Армии незадолго до финиша ночью разыгралась страшная пурга. Мы к тому времени уже здорово обессилили, каждый потерял в весе килограммов по семь или больше. Все у нас тогда было примитивным – и снаряжение, и питание, и одежда. И вот – белая полярная ночь, мороз под сорок и ураганный ветер. Мы проснулись оттого, что палатка ходила ходуном. Если ее не укрепить, если не построить из снега защитной стенки, то палатку просто сорвет и унесет в ледяную пустыню. Парни с проклятьями вылезли из спальных мешков, покинули наше хлипкое убежище, взялись за работу. А я… Я сделал вид, что сплю. Я не смог заставить себя выбраться из теплого мешка, окунуться в снежный ад. Ну, не смог и все тут. Утром мои товарищи ни словом, ни взглядом не упрекнули меня. Сделали вид, что ничего не заметили. Что, мол, с салаги возьмешь? Просто встали на лыжи и продолжили путь. Больше тридцати лет прошло, а стыд все еще терзает душу.