Низкое осеннее солнце ярко высветило красные флаги в руках людей, отразилось множеством бликов в стеклянном фасаде главного корпуса. Желтая листва на липах вспыхнула золотом. И вслед за этим почти сразу стали сгущаться сумерки.
Рори снимал. Его лицо не выражало ни испуга, ни удивления. Прежде ему уже не раз приходилось видеть такое: орущую толпу, бесноватых поводырей, перевернутые автомобили, брошенные пассажирами троллейбусы… Ничего нового. Бухарест, когда свергали Чаушеску. Москва в августе 91-го. Югославия, Кавказ, Ирак, Афганистан… Это его работа - оказаться в такой момент в таком месте.
Кто бы мог знать, что так все обернется…
Мне следовало бы взять его за руку и увести отсюда подальше. Но какие слова я мог найти при этом? Что я мог ему сказать? Что здесь опасно? Но он всегда был именно там, где опасно. Что он очень рискует? Но риск был всего лишь элементом этой профессии. Что его лимит исчерпан? Но он никогда не думал об этом, это не входило в те принципы, по которым он жил.
К нам подошел мой приятель из одной крупной российской газеты.
- Знаешь, - сказал он, покосившись на ирландца с камерой, – мне шепнули, что сегодня днем кто-то обзвонил все западные корпункты и рекомендовал иностранным журналистам не появляться в Останкино. Посмотри: здесь одни стрингеры. Плохой признак.
- Вот видишь, Рори, - обратился я к ирландцу. - Все говорят, что сейчас может начаться большая заваруха. Будь осторожен.
- Ты рядом, - сказал он мне, - значит, все будет хорошо. Не в первый раз.
Потом толпа разъединила нас. Все дальнейшее я знаю из материалов следствия, которое вела Генеральная прокуратура, и собственных попыток установить истину.
Примерно в 19.20 генерал Макашов, кажется, поняв, что его водят за нос, пригрозил милиционерам через три минуты приступить к штурму. Вплотную к подъезду подогнали два мощных грузовика марки «Урал», «подаренных» войсками МВД. Одна из машин попыталась въехать прямо внутрь здания, но только разбила стеклянные двери, дальше продвинуться ей не позволили габариты. К разбитому стеклу вновь подошел Макашов, стал кричать:
- Предлагаю вам сложить оружие. Здание окружено сторонниками законного президента. Сдавайтесь. Переходите на нашу сторону.
Из вестибюля на втором этаже, где за гранитным барьером укрылись спецназовцы, генерала в ответ покрыли густым матом: «А не пошел бы ты…»
Дальше - цепь загадочных взрывов: два прозвучали у входа в здание, еще один на втором этаже, где залег спецназ. Следствие так и не смогло установить их природу. Взрывами внизу были ранены демонстранты, а наверху погиб спецназовец Ситников. В частных беседах со мной следователи Генпрокуратуры высказали предположение, что эти взрывы - скорее всего из того же ряда провокаций. Во всяком случае, следователи точно доказали, что бунтовщики не имели оружия, которое было бы способно убить лежащего за толстой гранитной стеной рядового Ситникова. Гранатомет? Но люди Макашова так и не смогли привести его в действие. Эти взрывы были спроектированы кем-то извне. Возможно, той самой таинственной спецслужбой, которая и заманила сюда толпу.
Все! Курок спущен. Шлюзы открыты.
Сверху на людей, стоявших вплотную к подъезду, обрушился шквальный огонь из автоматов и снайперских винтовок.
По существу с этого момента Россия начала жить по новым правилам. Это был рубеж, позади которого остались наивные представления о свободе и демократии. Тот беспощадный расстрел в Останкино и последовавшая наутро танковая осада Белого дома навсегда отбили охоту выступать против Кремля. Пусть отныне никто не вздумает посягнуть на основы власти, на трон законно избранного президента. Пусть каждый знает, что президент, защищая эти основы и собственное благополучие, готов положить сотни, а если потребуется, то и тысячи своих граждан. Пусть трепещут.
В Останкино, ближе всех к разбитому подъезду, стояли теле- и фотожурналисты. Наивные, они надеялись, что при самом плохом исходе обе стороны не станут целиться в них, так принято в цивилизованном мире: в журналистов и медиков не стреляют.
Журналисты и люди в белых халатах были убиты одними из первых.
Когда я писал свою книгу, то в этом месте надолго забуксовал. Мне трудно было понять мотивы тех, кто устроил бойню. Я разговаривал с уцелевшими коллегами, со следователями, которые вели дело, я пытался найти тех спецназовцев, которые хладнокровно в течение нескольких часов расстреливали безоружную и беззащитную толпу.