Мои друзья шли по льдам, базовые радисты, не смыкая глаз, сторожили эфир, я же мотался между Москвой, полярным аэродромом в Якутии и дрейфующими станциями. И все мы еще острее ощущали себя единым целым.
Сумасшедшая, безумная, бессонная, сладкая весна 79-го года.
Как бы это объяснить, чтобы стало понятно? Там тогда многое свелось – и магия полюса, и верность цели, и настоящая мужская дружба, и острота ощущений от смертельной опасности, и то, что мы были первыми… Все сплелось, будоражило, кипела кровь. Я мог не спать тогда много суток подряд и – ничего, ни усталости, ни раздражения. В каждый номер газеты следовало писать репортаж или очерк. Составлять десятки радиограмм каждый день. Готовить заседания штаба. Разгребать череду больших и малых проблем. Отчеты в «инстанции». Командировки на север…
Я не знаю, что такое наркотик, но, наверное, мы были прочно нанизаны на ту иглу.
Однако чем ближе становился полюс, тем тревожнее делалось на душе. Не скажу о других, а я панически боялся окончания экспедиции. Я остро сознавал: с достижением цели прервется нечто очень важное, очень сокровенное, такое, чего ни у кого больше нет. Я отгонял от себя эти мысли, но они не давали спокойно спать.
И вот свершилось.
31 мая в два часа сорок пять минут по московскому времени семь лыжников ступили на «земную макушку». Три часа спустя, получив условный сигнал, мы вылетели с ледового аэродрома, сооруженного между дрейфующей станцией СП-23 и полюсом. В самолетах были базовые радисты, члены штаба и пресса. В десять утра я увидел под крылом оранжевую палатку.
Наш первый самолет сел примерно в километре от лагеря маршрутной группы, где нашлась подходящая для посадки ровная льдина величиной с три футбольных поля. Было пасмурно, шел редкий снег. Я взобрался на фюзеляж «Аннушки» и вдали, за невысокой грядой торосов, разглядел семь маленьких фигурок – они шли в нашу сторону. Мы тоже пошли им навстречу.
По мере того, как расстояние между нами уменьшалось, обе группы – и семь лыжников, и мы – прибавляли шаг, пока не обнаружили, что бежим.
Странно, должно быть, это выглядело со стороны: бегут навстречу друг другу люди. Проваливаются в глубокий снег, падают, дышат часто и тяжело. Бегут… А кругом белая равнина с голубыми глыбами льда. Низкое серое небо. Падают редкие снежинки. И великая тишина. На тысячи километров во все стороны – лед, снег, тишина.
Вот сейчас мы встретимся. И, как безумные, станем кружиться в каком-то немыслимом хороводе, валяться в снегу, всматриваться друг в друга, что-то кричать.
Потом налетят самолеты с корреспондентами и кинооператорами. Будет торжественный миг подъема государственного флага. Речи. Церемонии. Футбольный матч на полюсе. Тосты за победу.
Но это будет потом. А пока мы бежим навстречу друг другу. Никогда этого не забуду.
Вот сейчас, сразу за ближней грядой торосов, мы закончим свой длинный бег. И в какой-то момент, дав волю чувствам, разрыдаемся, как малые дети – ну, что поделаешь, слезы потекут из глаз и никак с этим сладить станет невозможно.
Потом будет волнующая встреча на Большой земле. Прием в Кремле. Ордена. Статьи и книги. Поездки в Англию и Канаду.
Вот сейчас…
Там, на земной макушке, соединившись в одну кучу-малу, кувыркаясь в снегу, плача и радуясь, мы остро почувствовали: все, точка; прощайте, лучшие дни; ничего похожего в жизни уже не будет, ни-че-го! Вот почему самые твердые рыдали там, словно дети.
Вот когда она наступила, расплата за удачи 70-х годов.
Знать бы наперед, какую цену придется платить за счастье.
Вакуум, образовавшийся в моей жизни после полюса, оказался невыносимым. В тридцать два года мне показалось, что теперь путь пойдет только вниз, под горку. Наверное, это можно было назвать депрессией или как-то еще в том же духе, но только спасти меня могло только чудо. Однако летели дни, недели, месяцы, а чуда не случалось. Жизнь после полюса казалась пресной и выхолощенной. Не грело даже то, что меня повысили до руководителя сразу двух отделов – спортивного и военного и сделали членом редколлегии.
Все валилось из рук. Никакого света впереди я не видел, даже слабого огонька.
Казалось, все вокруг насквозь пронизано лицемерием, фальшью, предательством. Смрад. И поделиться этой бедой было не с кем. И выхода не находилось.
Приехали.
Правда, на первых порах ситуацию отчасти все еще спасал Полюс. Я быстро написал книгу о нашем путешествии, которая была издана в Москве, Нью-Йорке, и Праге. Нас то и дело приглашали в поездки по стране – встретиться с пограничниками, студентами, учеными, шахтерами… В те годы еще существовал спрос на романтику. Хотя, если честно, то многие люди категорически не понимали, зачем в век авиации идти к полюсу на лыжах: они либо крутили пальцем у виска, либо интересовались, сколько денег нам заплатили? Вообще, с тех пор я стал все человечество делить на две категории: одни, узнав о безумцах, покоряющих вершины, бурно аплодируют им, другие недоуменно спрашивают, зачем это нужно? И тех, и других примерно поровну. И помирить их невозможно. Видно, от рождения человек устроен именно так.