Корреспондент популярной московской газеты вначале не понял, что произошло. Это совсем не напоминало то, что прежде он видел в кино. «Киношная» война не имеет ничего общего с войной реальной. Все буднично, неинтересно, серо. Ехали в том же порядке и тем же путем обратно и вдруг головной танк с «зелеными» отчего-то замедлил ход, рыкнул, выпустив клуб сизого дыма, а потом резко повернул налево и закрутил башней. Солдаты неуклюже посыпались с брони, сбились в кучку позади танка. И тогда он расслышал выстрелы, которые за ревом моторов показались несерьезными – будто горохом сыплют по фанере. Танк остановился, вокруг него заклубилась пыль, потом донесся звук пушечного выстрела. Гороховая сыпь стала чаще. «Бээмпэшки» разведчиков тоже дружно рванули влево.
– Ну, вот, я же говорил, – словно бы даже обрадовался полковник. – Теперь повоюем. Тебе бы, журналист, лучше внутрь, там спокойнее.
Внутрь, под броню? Очень хотелось ему воспользоваться советом полковника, но не стал он этого делать. Во-первых, вспомнил рассказы бывалых: броня, конечно, от пуль спасет, но выстрел гранатомета превратит машину в братскую могилу, зато те, кто наверху, почти наверняка уцелеют. И потом, что увидишь сквозь крохотную смотровую щель? Он наполовину укрылся в люке, приготовил фотоаппарат.
Да, то, что происходило вокруг, было совсем не похоже на войну. Очень близко, на склоне холма, продолжали мирно пастись овцы. И солнце сияло на голубом небосклоне. Но почему одна из боевых машин вдруг беспомощно закрутилась на месте? И почему полковник перешел на чистый мат и на чем свет кроет всех – «духов», своих разведчиков, маму, и даже себя самого?
– Сваток докладывает, что у него подрыв. Одна машина «разута», но люди все целы, – прокричал журналисту полковник, прижимая ладонями к голове наушники радиостанции. И тут же сам заорал в микрофон: – Где противник? Откуда тебя обстреляли? Где они, мать вашу?
Где они? Сколько ни крутил журналист головой, никого он не видел, кроме своих. Теперь на большую пустошь уже выехала вся колонна – и танк, и боевые машины пехоты, все стволы палили в разные стороны, моторы ревели, но никакого противника не было и в помине. Бред какой-то, подумал журналист. Театр абсурда. С кем же воевать?
– Сосредоточить огонь по крепости! – Закричал в микрофон комбриг. – В пыль ее!
Теперь и танковое орудие, и короткие пушки боевых машин обрушили свои снаряды на старые глиняные стены. Даже солдаты, сидевшие на броне, стали стрелять в сторону крепости из подствольных гранатометов.
Ирландец снимал. Он приник к окуляру своей кинокамеры, крепко оперся локтями о бруствер, чтобы в кадре не было дрожания, и снимал. Он видел, как на мине подорвалась боевая машина. Снято! Он видел, как выстрелом из гранатомета у другой машины был выбит каток – эта машина тоже «захромала», однако сумела своим ходом уйти из-под обстрела. Он видел танк, пушка которого грозно поворачивалась в разные стороны, а потом обрушила снаряды на старую крепость. Это тоже попало в кадр. Он видел издалека русских солдат: высунувшись из люков, они палили во все стороны из автоматов. И только моджахедов он по-прежнему не замечал. Казалось, русские воевали с тенями.
Приставленные к нему Надир и Исмаил не стреляли, им было запрещено вступать в бой. Но ведь кто-то же стрелял по советским? Кто-то же подбил броневик и заставил их метаться по пыльному пустырю и в ответ палить из всех стволов. Он подумал о том, что снимать войну не так просто, как казалось прежде. Камера все равно дрожала в руках, пыль заслоняла картину битвы, боевые машины беспорядочно мельтешили довольно далеко от него.
Потом ирландец увидел, как одна из машин понеслась прямо на заросли кукурузы, где они прятались. Он снимал. Неожиданно, казалось, прямо из-под земли перед бронетранспортером возник моджахед с автоматом – он почти в упор дал короткую очередь по броне и пустился бегом к посадкам. Для солдат с броневика он стал теперь желанной мишенью, они обрушили на него шквальный огонь своих автоматов. И только один не стрелял – ирландец хорошо видел его, это был парень в ковбойке с закатанными рукавами, который по пояс высунулся из люка и держал в руках фотоаппарат. Но размышлять о том, кто это и почему этот человек без оружия, было некогда.
Охранявшие его моджахеды напряглись, приникли к прицелам. Но им стрелять было нельзя. Только если опасность будет угрожать гостю, они могут открыть огонь.
Моджахед – это был совсем молодой парнишка в чалме и традиционной пуштунской рубахе до пят – успел пробежать метров двадцать, а затем, будто споткнувшись, упал лицом вниз. Рычащая бронемашина едва не раздавила его, остановилась совсем рядом, сильно качнувшись по инерции вперед. И вниз, с брони, почти сразу спрыгнул русский солдат.