Евгений Марысаев
Рыжий черт
Рассказ
I
Серым якутским рассветом почтовый вертолет, захвативший меня из геологической партии, подлетал к крошечному селению из шести дворов, сиротливо жмущихся друг к другу среди буреломной тайги. Здесь мне предстояло получить продукты, встретить нового рабочего, скучавшего в поселке уже целую неделю, и рейсовым самолетом переправиться вместе с ним в партию.
Маленький «Антон» на лыжах уже поджидал меня внизу, на взлетной площадке; возле самолета замерла, наблюдая за нами, черная человеческая фигура.
Вертолет пошел на посадку и скоро повис над ровной снежной площадкой.
— Спустись по лестнице: снегу намело! — прокричал мне из кабины пилот.
Я закинул за плечи тощий рюкзак, распахнул дверцу и — запоздалое мальчишество! — прыгнул в воющий, словно мерзлыми ивовыми прутьями стегнувший по лицу вихрь.
Сугробы на площадке были выше колен, и опасался пилот не напрасно. Вертолет некоторое время еще повисел в воздухе, как бы удивляясь озорству здоровенного детины, потом с ревом стал набирать высоту.
Ко мне подбежал пилот «Антона», молодой парень в унтах, летном костюме и сдвинутом на затылок кожаном шлеме. Его брови и ресницы были в мохнатом инее.
— Послушай, это не телега. Сколько тебя можно ждать? — раздраженно спросил он.
Я с сомнением посмотрел на старый, облезлый «Антон». Он был похож на неказистую, в высшей степени измученную птицу, бессильно распластавшую по снегу крылья.
— Здесь ведь тебе не аэродром, а только кое-как приспособленная взлетная полоса. Честное слово, обратно на базу хотел лететь! — кипятился пилот.
— Ну, не переживай, старина, — сказав я. — Ведь я все-таки прилетел!
Странно, но столь сомнительный аргумент вроде бы несколько успокоил парня. Он пошел к машине, бросив на ходу короткое:
— Давай в темпе.
В полевых условиях Севера ненавидят бумажную волокиту. Оформление документов у якута-завскладом заняло всего лишь несколько минут.
— Можешь получать, — сказал он. — Помочь тебе погрузить?
— Спасибо, помощник есть, — поблагодарил я. — Новичок в юрте для приезжих остановился?
— А, это ваш... — догадался якут и чему-то-улыбнулся. — Там, там остановился.
К юрте для приезжих я шел с любопытством и даже с волнением. Мне, как и всем в партии, далеко не безразлично было узнать, что за человек новичок. Здесь тайга; живем мы в одном-единственном тесном бараке; человек в экспедиции проявляется быстро, и важно, чтобы новичок в отряде оказался добрым товарищем, надежным другом.
Я остановился у крайней бревенчатой юрты с плоской крышей и пнул ногою обледенелую дверь.
За ночь горница успела остыть. Мороз узорами разрисовал моховые швы между венцов. На верхних нарах в сморщенном спальном мешке что-то кряхтело и посапывало.
Я подошел к нарам и хлопнул ладонью по спальному мешку.
— Эй, приятель! Так можно заснуть и не проснуться. Здесь не Южный берег Крыма. Отдых кончился.
Спальный мешок сморщился еще больше, и из разреза показалась голова с копной ярко-рыжих волос. Потом вынырнуло совсем еще мальчишеское веснушчатое лицо. Веснушки были крупные, с горошину, четкие, будто нарочно подрисованные, и такие частые, что от них рябило в глазах. Затем распахнулись огромные, в пол-лица, зеленые кошачьи глаза и радостно уставились на меня.
— Наконец-то и про меня вспомнили!
— Мать честная, в кого ж ты такой конопатый? — невольно вырвалось у меня.
— А я и сам не знаю, — ничуть не обидевшись, даже весело ответил паренек, обнажая белоснежные, вкривь и вкось растущие зубы. — Мать и отец темные, а я рыжий. — Добавил, вроде бы похваставшись: — У меня не только морда, но и все тело конопатое... Тебе сколько лет?
— Тридцать.
Паренек продолжительно свистнул. Потом сказал:
— Пора на свалку. Небось, тоскливо жить в столь почетном возрасте?
— Хватит травить. Самолет ждет.
Проворно выскользнув из спального мешка, он оделся, проломил пальцем лед в железной кружке и почистил зубы, потом выбежал на улицу и умылся снегом. Все эти процедуры сопровождались дурашливым ржанием и повизгиванием от холода.
Затем он подошел ко мне и протянул рыжую от веснушек руку.
— Меня нарекли Жоркой.
Я назвал себя.
— Ну, я готов.
— Ты сначала поешь, малыш. Только побыстрее.
— А, да! Забыл.
Уплетая за обе щеки колбасу и булку, запивая горячим кофе, который был в моем термосе, Жорка успел рассказать всю свою жизнь: что этой весной окончил школу, что с четвертого класса мечтал о путешествиях и что мечта эта сбылась всего неделю назад, когда он покинул отчий дом в Москве. А уезжать было ой как не просто, потому что «вся родня — на дыбы, мамаша даже в милицию бегала».