***
Я нашла Томми на пороге его дома. Голый, грязный, покрытый ожогами и глубокими царапинами. Только увидев его, я замерла. Сердце сжалось ― мертв. Но присмотревшись, я поняла, что он все еще дышит: мелкая пыль у ноздрей то и дело разлеталась мелкими фонтанчиками под слабыми струями воздуха.
Осознав это, я бросилась к нему и постаралась поднять. Получилось только с третьего раза. Кое-как я втащила Томми в дом, уложила на тонкую циновку и убежала к ручью за водой: надо было обмыть его тело, промыть раны, перевязать их. Там же я увидела целебную траву, о которой мне рассказывала бабушка. Да и на себе я не раз испытывала ее силу.
Когда я начала промывать раны, послышался тяжелый вздох и Томми открыл глаза. Его лицо скривилось от боли, но я радостно улыбалась:
― Все хорошо, потерпи, любимый. Теперь все будет хорошо, ― сама не заметила, как произнесла это слово. Да так ли это сейчас важно? Главное ― спасти его.
В ответ Томми попробовал улыбнуться, но обожжённые губы тут же треснули, причиняя новую боль. Он попытался поднести ко рту руку, но от нового напряжения потерял сознание.
Второй раз он пришел в себя уже на кровати. Все раны были промыты, а я готовила отвар из целебных листьев. Его нужно будет нанести на раны. Что Томми очнулся, я поняла по тихому шуршанию за спиной.
― Не шевелись, тебе нужен покой.
― Наверное, у меня сейчас и не получится.
От этих слов снова сжалось сердце. Выкарабкается ли? Ожоги страшные, да и крови сколько потерял. Из глаз покатились слезы. Вот уж не ожидала. Постаралась стереть их незаметно, но Томми все же увидел быстрое движение рук.
― Не плачь, Акаи, ― никому не позволяла сокращать свое имя, но у него это выходило так мило, ― ты знаешь, от ран и следа не останется. На мне все быстро заживает. Как на собаке.
Томми пытался шутить. Вышло у него неуклюже. Мы оба вспомнили предыдущий разговор.
― Прости, это я зря. Я напугал тебя, да? Я боялся, что ты не придешь уже...
― А я и не собиралась, ― сказала я, взгляд сам собой опустился в пол, ― я так тебя боялась... А потом... Понимаешь, люди болтают, они всегда много болтают, а я слушаю... ― господи, что я несу, надо собраться. ― А вчера к нам прибегала девчушка-соседка, у нее родственники живут на опушке, отшельничают. Она и рассказала, как на ее деда напал огромный волк. Старика спасла кицунэ, а потом в лесу был пожар. ― Фраза была заготовлена и даже отрепетирована, но голос все равно пару раз дрогнул. ― Я так испугалась за тебя, я не могу без тебя, я бы не пережила, если бы ты умер.
Вот где из моих глаз потоком хлынули слезы. Томми приобнял меня и даже умудрился сесть. Лицо его перекосила боль, но голос был ровным, успокаивающим:
― Тихо, Акаи, тихо. Я здесь. Не погиб, со мной все хорошо.
Томми, и правда, быстро шел на поправку. Раны затягивались прямо на глазах. Уже к вечеру он окреп настолько, что смог встать. И первым делом попросил отвести его к ручью... И о чем я думала, когда соглашалась? Там-то он все и понял...
Мы сидели на берегу и молчали. Долго молчали. Томми изучал горизонт и, кажется, прислушивался к своему телу. Я думала о том, что чувствую к этому человеку, точнее о том, как меня угораздило в него влюбиться... Вдруг Томми нарушил тишину:
― Кто такая кицунэ?
Я испуганно уставилась на него. Придется рассказывать...
― Кицунэ ― это лиса-демон, природный дух. Их хитрость не знает границ: они создают мороки и насылают их на людей. Говорят, что такая лисица даже может принять человеческий облик. И никто не заподозрит в ней оборотня.
Ох, зря я использовала именно это слово. Томми от неожиданности вздрогнул. Спешу исправиться:
― Нет, кицунэ не такая, как ты. У нас люди не звереют. Эти лисы никогда не были людьми, и никогда ими не станут. По преданию, чем старше лиса, тем больше у нее хвостов.