— А ты чего ждёшь? — спросил отец, задумчиво поглядев на меня. — Почему не идёшь есть? Или ты не голоден?
— Я хочу остаться! — сказал я, сам удивляясь тому, как серьёзно и настойчиво прозвучал мой голос. — На меня ты вполне можешь положиться!
— Гм… — Отец немного подумал. — Оставайся…
В комнате воцарилась тишина. Тогда встал один наш родственник, кажется его звали Антал, и возгласил:
— Товарищи, заседание окружного комитета Коммунистической партии считаю открытым…
Я неподвижно сидел в углу и смотрел на дядю Андру, дядю Тибора, доктора Сема, счастливый и гордый тем, что я тоже член этой большой и славной семьи.
ВЫБОРЫ
Когда мама делает уборку, мы все ей мешаем. Сядем на кровать, она кричит: «Что вы уселись на кровати?»; переберёмся на кушетку: «Другого места не нашли?»; уйдём на кухню: «Только вас здесь не хватает! Ох уж эти мужчины, и какой от вас прок!» Где бы мы ни сели, где бы ни встали — всюду мы ей помеха.
— Сегодня у меня уборка, — сказала мать. — Надеюсь, я выразилась достаточно ясно?
— Ещё бы! — воскликнул отец. — Исчезаем до обеда.
— И Пишту возьмём? — спросил я.
— Конечно. Без него мы просто умрём со скуки!
— А куда это вы направляетесь? — поинтересовалась мама.
— На факультет, — ответил отец. — Мы же учёные мужи!
— В добрый час, только смотри, Милутин, много не пей!
Не удивляйся, сынок, мама знала, что говорила. Водился за отцом такой грешок, любил он выпить, а выпивши, шумел и распевал бесконечную песню:
В народе эту песню поют по-другому, отец переделал её на свой лад. Так она ему больше нравится, да и легче запомнить слова собственного сочинения.
За смехом и разговорами дошли мы до факультета. Навстречу нам то и дело попадались орущие толпы с флагами и транспарантами. В одной толпе мы заметили преподобного Амврозия, вернее, его большую чёрную шляпу, румяное лицо и белоснежный воротник. И лицо, и шляпа, и воротник были такие застывшие и неподвижные, точно их высекли из камня.
Пишта нахально показал ему язык, а я, не придумав в ту минуту ничего лучшего, крикнул: «Амврозий — осёл!» К сожалению, святой отец был слеп и глух, и вообще вид у него был такой, словно он парил под небесами.
Возле факультета мы остановились. Наказав нам ждать его у входа, отец торопливо вошёл внутрь. Я знал, что он отправился к доктору Моисею Сему, читавшему здесь римское право. Доктор Моисей Сем отличался большим умом и редкой образованностью, но, как и мой отец, имел одну низменную страстишку — любил выпить.
«А почему бы не выпить? — говаривал он. — Бог создал вино не для одних дураков. Оно прополаскивает мозги».
Доктор Моисей Сем часто захаживал к отцу. Они подолгу беседовали, сначала тихо, сдержанно, вполголоса, но постепенно воодушевляясь и буквально захлёбываясь словами. Мне казалось, что слова с разлёту ударялись друг о друга и ломались со звоном, точно копья. В такие минуты собеседники забывали обо всём на свете. Я не прислушивался к их разговорам — всё равно непонятно, но отдельные слова возбуждали во мне особый интерес. Стараясь проникнуть в их тайный смысл, я снова и снова повторял про себя: социализм, Ленин, Маркс, диалектика, исторический материализм, Плеханов, Анти-Дюринг…
Как-то доктор Сем с удивлением спросил отца:
«Откуда вы всё это знаете?»
И мой отец, менявшийся, как весеннее небо, умевший быть то серьёзным, то ребячливым, ответил с улыбкой:
«Сорока на хвосте принесла!»
Доктор Сем смеялся как исступлённый. Думаю, что этот случай и положил начало их дружбе. Теперь они встречались гораздо чаще — то у доктора Сема, то у нас, а время от времени в кафе у Ту́рина.
Кафе это находилось как раз напротив факультета. Хозяин его, Турин, был маленький круглый человечек с кривыми ногами и непомерно большой головой. К тому же он был глуп как пробка. Стоило только перекинуться с ним несколькими словами, и вы тотчас же убеждались в его необычайном тупоумии.
— Господин Малович, профессор Сем! — кричал он, едва завидев их. — Милости прошу! Всегда рад хорошему человеку! Ха-ха-ха…
Друзья здоровались с хозяином и садились за столик, а Турин тут же приносил им литр белого вина и две рюмки.
— Не угодно ли чего-нибудь для детишек? — спросил Турин.
— Три малиновой, — ответил отец.
— Три малиновой? — переспросил Турин, явно возмущённый тем, что отец заказывал воду и для Пишты — ведь в его глазах он был «жуликом, про которого всему городу известно, что он украл церковные деньги у отца Амврозия».