- Ну чего ты, мам!.. Не плачь… Тут мне и работы так себе.- Он осторожно поднял с пола разбитый генератор и положил на табурет.- Всего на три рубля поломано. Или на пять.
- Я дам тебе деньги, Петюш, дам! А форточку ты открой, в груди что-то жмет, и голова кружится.
- Угорела, мам. Я знаю. Дрова сырые, и дымоход давно не чищен.
- Угорела, сынок. Наверно, угорела,- согласилась Марья и подумала: «Какой уж тут угар! Не от печки голова закружилась, не от угара. Не набрался пока ума. Да и откуда ему набираться! По жизни легче легкого идет, если уж какая заноза влетит, и то от родного забора. От школы отбился, а тут еще ко всему отец к вину толкает. Пить стал, никакого сладу нет. И когда он к нему, проклятому, пристрастился, и не вспомнишь того дня».- Открой форточку, сынок, открой, свежей в доме станет…- Марья вяло поднялась с кровати, как-то неуклюже шагнула к табурету, нагнулась и погладила красной ладонью - с утра стирала - замысловатый Петькин аппарат.- Ты уж прости меня. Я на кухню, сынок. Со мной-то они поспокойней будут,- и пошла, по-старчески волоча ноги и прислушиваясь к утихающей боли в груди. Такого с ней никогда не бывало.
Марья направилась на кухню. Горьковатый запах с переполненного окурками чайного блюдца, смешанный с острым запахом водки, напомнил ей о недавнем удушье. Она было повернулась, чтобы уйти в зал, но, постояв, плотнее закрыла за собой дверь, затем прошла к порогу и переставила заляпанные грязью сапоги Федора с крашеного пола на половичок. Выпрямилась медленно и трудно, опираясь тыльной стороной ладони на поясницу. И там как песка насыпали - не согнешься, не разогнешься. Вот ведь наказание какое! Все напасти разом свалились: и голова кругом идет, и в груди жмет, и поясница. И это в сорок! А казалось, износа не будет.
- Марья,- позвал Дмитрий,- чего ты там у порога возишься? Посиди с нами. Выходной один у нас.
- Два.
- Они как один. Захлестнет,- кивнул на опустошенную бутылку водки,- ни дня, ни вечера не видишь.
- Кто ж тебя неволит? - вяло ответила Марья.- Пьешь-то один, а болеем все трое.
- Как это?
- Да так…
- Ну тя, ладно, ладно,- нажал в голосе Дмитрий.- Как ни говори, а в выходной человек отдыхать должен. Как хочет! Во-от!
- Все пьют, и мы пьем,- чтобы не почувствовать себя лишним, непричастным, сказал Федор, стараясь уловить настроение хозяйки.- Чего ж теперь над каждой рюмкой мозгами шевелить? Так, недуром, и свихнешься.
- Тебе чего шевелить! - с упреком подняла Марья глаза на Погорелова.- Где сел, там и дом, а и запьешь - горя никому нет.
- Эк ты взяла, Марья,- суживая глаза, проговорил укоризненно Погорелов.- Я, может, от тоски к вам хожу, от одиночества. А ты такой разговор со мной затеваешь. Живая тварь и та к ласке и теплу жмется.
- К ласке? К теплу? - выпрямилась Марья и в упор посмотрела на Погорелова.- Эх, Федор, Федор! Может, и нужна тебе ласка, а не к ней, к вину ты тянешься больше, от него и тоска у тебя. Случись что - слезы никто не обронит.
- Эк, тебя как занесло! Не обронит! - с некоторой обидой проговорил Погорелов и уставился на Марью с натугой выплывшими из-под набрякших век, будто проснувшимися только что глазами.
Он хотел ответить ей, что и по нему есть кому поплакать. Перебирал в памяти, будто ворочая ящики на складе, своих друзей, знакомых. И кто бы ни вспоминался ему, все с бутылкой да стаканом среди станционных грузов. Как ни напрягался Погорелов, копая свою жизнь поглубже, ничего в ней приметного не вспомнил. Мир его сузился до товарных вагонов, складских помещений и штучного отдела в магазине, где бойкая на язык продавщица - щеки из-за угла видать - ни в чем ему не отказывала и в любое время аккуратно снабжала «беленькой» по завышенной цене. Разве она всплакнет? Как же! Залилась слезами!
Погорелов отвернулся, шумно выдохнул открытым ртом и качнулся над стаканами, едва не свалив их.
- А ты, Марья… так уж и не пожалеешь?
- Хватит хлюпать! - оборвал его Дмитрий.- Нашел о чем разговор вести. У тебя есть? - и Дмитрий с намеком потер большим и указательным пальцем.
Погорелов для видимости пошарил по карманам, зная, что у него и мелочи не осталось, с утра покупал, пора бы и Дмитрию на свои поставить.
- Всё… там оставил,- и Федор неопределенно махнул рукой.
- Так уж и все?
- А что? Завтра получка.
Дмитрий огорченно замял пальцами, покосился на две пустые бутылки, потом взглянул на Марью, присевшую в сторонке в тревожном выжидании: что дальше будет, как все повернется. Сейчас, известное дело, пойдут на станцию. Выходной не выходной - им всегда дело, найдут и деньги с рук на руки без всяких ведомостей как на блюдечке. Нате, мол, заработали. А что эти заработанные на пропой пойдут - дела никому нет.