Так что у Тосте и Осы осталось лишь двое сыновей. Старшего звали Одд; он был коренастый, широкоплечий и кривоногий, сильный и суровый, осмотрительный в речах; в раннем возрасте он уже сопровождал Тосте в его поездках и хорошо умел управляться с кораблём и оружием. Дома он становился дерзким, потому что с трудом дожидался, пока минует зима; и на сей счёт они сильно расходились с Осой. Одд то и дело говорил, что нынче на его вкус затхлая солонина на корабле куда лучше жаркого на суше в праздник Йоля;[3] на что Оса отвечала, что не слышала пока, чтобы он отказался хоть от одного из предложенных ею угощений. Всякий день он спал так долго, что нередко жаловался потом ночью на бессонницу; даже когда он взял себе на солому, служившую постелью, одну из служанок, лучше, по его словам, стало ненамного. Осе мало нравилось, что сын спит со служанками: девки могут много забрать себе в голову и начнут дерзить хозяйке, лучше бы Одду поскорее жениться. Но Одд отвечал, что большой спешки с этим нет: женщины, с которыми ему приятно, живут в Ирландии, но таких к себе домой он не повезёт; поскольку тогда, ему кажется, Оса и невестка выцарапают друг другу глаза. Оса злилась и спрашивала, не оттого ли Одд сидит в чужих краях, что дожидается, пока она умрёт. На что Одд мог только ответить, что она вольна поступать так, как найдёт правильным; он не станет давать ей советов в таком деле, но снесёт всё, что бы ни случилось.
Хоть и был он медлителен в речах, Оса не могла оставить за ним последнего слова и обыкновенно отвечала, что поистине горе, когда хорошие сыновья погибают, а остаются такие, без которых можно было бы и обойтись.
С Тосте Одду бывало проще; и едва наступала весна и тянуло смолой от лодочных сараев и корабельных причалов, на душе у него светлело. Иной раз он даже пробовал складывать висы,[4] хоть и не больно-то у него ладилось: что нива гагарок готова к пахоте или что кони моря скоро понесут его в страну полудня.
Но большим скальдом[5] Одд так и не прослыл, даже среди местных девиц на выданье. Видели, что не слишком он оглядывался, уходя в море.
Брат его был младшим из всех детей Тосте и материным баловнем; звали его Орм. Он быстро рос и сделался высоким и долговязым, и Оса нередко сетовала, что он такой тощий; поскольку ел он ненамного больше взрослых, она уверилась, что потеряет сынка, что он плохо ест и оттого скоро пропадёт. Орм поесть любил и мало жаловался, что мать чересчур заботится о его питании, но Тосте с Оддом нередко ворчали по поводу лакомых кусков, что оставлялись младшему. В младенчестве Орму случилось раза два приболеть; с тех пор Оса не верила в его здоровье и постоянно мучилась страхами за него и худыми предчувствиями и находила у него грозные хвори, требующие лечения священным пореем, целебными заклинаниями и гретыми глиняными тарелками, тогда как самым тяжким из его недугов приключался разве что от объедения ячменной кашей со свининой.
Он взрослел, и печалей у Осы прибавлялось. Надеждой её было, что станет он человеком видным и хёвдингом; и часто она, довольная, указывала Тосте, что сын растёт могучим и сильным и так разумен в своих речах, что не иначе как удался в мать; но страх вселяли в неё те опасности, что подстерегают взрослого мужчину. Она часто рассказывала ему о несчастьях, постигших его братьев, и взяла с него слово остерегаться туров, быть осмотрительным на кораблях и никогда не ложиться с чужой женой; но ведь оставалось ещё столько иных напастей, от которых она не знала средства. Когда ему исполнилось шестнадцать зим и пришла пора отправляться в море вместе со всеми, Оса не пустила сына, как слишком молодого и слабого здоровьем; когда же Тосте спросил, не собралась ли она воспитать из него кухонного хёвдинга и сокрушителя старух, она впала в такую ярость, что Тосте напугался и отстал от неё и рад был сам уплыть как можно дальше.
4
Древнескандинавские стихи со сложной системой рифмы и аллитерации, а также замысловатыми метафорами — «кеннингами».