— В дороге так всегда, — вступил в разговор Билли. — Мой отец был погонщиком. Мальчонкой я помогал ему. Так мы вдвоем могли смести олений окорок.
— Я знал твоего отца, Билли, — сказал дедушка. — Такого человека еще поискать. Его звали Бак — Хвостатый Мул. Уж не знаю, почему, разве оттого, что он был погонщиком мулов.
— Точно, — согласился Билли. — Было такое дело.
Дедушка отложил нож с вилкой и оглядел стол.
— Помню, однажды у нас кончилось мясо… — голос вдруг стал чудной, низко-напевный, будто покатился по особому желобку, какой проточил для него не единожды рассказанный рассказ. — Ни буйвола тебе, ни антилопы, ни даже кроликов. Даже койота не могли подстрелить наши охотники. В такое время вожак должен быть начеку. Вожаком был я, вот я и давай смотреть в оба, знаете, почему? Потому что едва начинается голод, люди готовы резать быков, которые их же и везут. Представляете? Да, были случаи, когда люди съедали свой тягловый скот. Начинали с середины каравана и постепенно подбирались к обоим концам. Напоследок съедали ведущую пару и коренных лошадей. Вот вожак и должен был их сдерживать.
Каким-то образом большому мотыльку удалось прорваться в комнату, он принялся кружить вокруг висячей керосиновой лампы. Билли встал и попробовал прихлопнуть его двумя руками. Карл, сложив ладонь чашечкой, поймал мотылька и раздавил. Подошел к окну и выбросил.
— Так вот я и говорю, — продолжил было дедушка, но Карл перебил его:
— Вы бы еще мяса поели. Мы-то уж готовы взяться за пудинг.
Джоди увидел, как в глазах матери сверкнул гнев. Дедушка поднял нож и вилку.
— Я и вправду здорово проголодался, — согласился он. — Доскажу попозже.
После ужина все уселись возле камина в соседней комнате, и Джоди не сводил глаз с дедушки. Вот они, знакомые признаки. Бородатое лицо склонилось вперед; из глаз исчезла строгость, они задумчиво смотрели в огонь; большие костистые пальцы сплелись на черных коленях.
— Уж не помню, — заговорил он, — уж не помню, рассказывал я вам или нет, как эти ворюги-паюты угнали у нас тридцать пять лошадей.
— Кажется, рассказывали, — перебил его отец. — Это было перед тем, как вы поднялись к озеру Тахо?
Дедушка быстро повернулся к зятю.
— Верно. Выходит, вы уже про это слышали.
— И не однажды, — безжалостно подтвердил Карл, избегая глаз жены. Однако ее гневный взгляд он все равно почувствовал и потому добавил: — Но можно и еще раз послушать.
Дедушка снова посмотрел в огонь. Расплел и сплел пальцы. Джоди знал, каково ему сейчас, как внутри у него все оборвалось, заволокло пустотой. Разве не сегодня Джоди назвали шишкой на ровном месте? Что ж, придется проявить героизм и оправдать эту кличку.
— Расскажите про индейцев, — негромко попросил он.
Глаза дедушки снова построжали.
— Мальчишки любят слушать про индейцев. Индейцы… это была работа для мужчин, а слушать любят мальчишки. Сейчас что-нибудь вспомню. Я вам не рассказывал, как я хотел, чтобы в каждой повозке была длинная железная плита?
Все промолчали, кроме Джоди. Он ответил:
— Нет, не рассказывали.
— В общем, когда на нас нападали индейцы, мы всегда ставили повозки кругом, а сами отстреливались из-под колес. Вот я и придумал: если в каждой повозке держать длинную плиту с отверстиями для винтовок, люди выставят эти плиты за колеса — когда повозки станут кругом, — и будет надежная защита. Конечно, таскать за собой такую плиту радости мало, как-никак лишняя тяжесть, но ведь она тебе может жизнь спасти. Короче, никто из моего каравана на это не согласился. Другие как-то обходились, вот народ и решил, что им такое мученье тоже ни к чему. Потом пришлось здорово об этом пожалеть.
Джоди посмотрел на мать и по выражению ее лица понял — она совсем не слушает. Карл ковырял мозоль на большом пальце, а Билли Бак следил за пауком на стене.
Голос дедушки снова понизился, потек по проторенному для рассказов желобку. Джоди заранее знал, какие именно слова будут сказаны. Рассказ разворачивался с монотонным жужжаньем, становился более оживленным в момент нападения индейцев, звучал на грустной ноте, когда речь шла о раненых, наливался траурной печалью на похоронах среди великих равнин. Джоди сидел и молча внимал дедушке. Строгие голубые глаза старика смотрели как-то отстраненно. Могло показаться, что его самого не очень интересует собственный рассказ.