Но Джоди покачал головой.
— Она моя, и жеребеночек будет мой. Я буду его растить.
Джесс кивнул.
— Да, это здорово. Иногда Карлу толковые мысли приходят.
Скоро опасность миновала. Джесс приподнял Джоди, опустил на землю и поймал жеребца за оборванный недоуздок. И поскакал с ним вперед, а Джоди пошел следом, ведя Нелли.
Джоди отстегнул булавку и передал Джессу пять долларов, съел два куска пирога и лишь после этого пошел домой. За ним покорно следовала Нелли. Она была такой смирной, что Джоди с пенька залез ей на спину и почти всю дорогу до дома проехал верхом.
За эти пять долларов Джоди с конца весны и на все лето попал в настоящую кабалу. Во время сенокоса вовсю трудился на уборке. Он вел лошадь, которая тащила сеноуборочник, а когда пришел пресс для упаковки, Джоди направлял лошадь по кругу, и сено прессовалось. Кроме того, Карл Тифлин научил его доить корову и поручил ему эту хлопотливую работу, и теперь Джоди каждое утро и каждый вечер был при новом деле.
Гнедая кобыла Нелли быстро переменилась — стала какой-то умиротворенной. Когда она паслась на желтеющих склонах или делала легкую работу, на губах ее вечно поигрывала бессмысленная улыбка. Двигалась она величаво, со спокойным достоинством императрицы. Когда ее запрягали, она тащила телегу спокойно и бесстрастно. Джоди навещал Нелли каждый день. Он критически оглядывал ее, но никаких изменений не находил.
Как-то днем Билли Бак, наработавшись, прислонил частые вилы для навоза к стене конюшни. Распустил ремень, заправил выбившуюся из штанов рубашку, снова затянулся. Из-за ленты на шляпе вытащил соломинку и воткнул в уголок рта. Увидев, что Билли благодушествует возле коровника, Джоди тотчас выпрямился — он помогал Бою, большому серьезному псу, изловить зарывшуюся в землю крысу.
— Пойдем проведаем Нелли, — предложил Билли.
Джоди не задумываясь согласился. Бой посмотрел на них, повернув морду, потом стал яростно рыть землю, заскулил и несколько раз тоненько тявкнул — мол, крыса вот-вот будет поймана. Но когда он снова оглянулся и увидел, что его старания не интересуют ни Джоди, ни Билли, он неохотно выбрался из ямки и поплелся за ними вверх по холму.
Овес набирал силу. Колосья налились зерном и гнули головы, а высохшая трава шелестела под ногами Джоди и Билли. Поднявшись до середины холма, они увидели Нелли и серо-стальной масти мерина Пита — они пощипывали овес. Завидев людей, Нелли прянула ушами, воинственно дернула головой вверх и вниз. Билли подошел к ней, сунул руку под гриву и потрепал по холке, тогда она расслабленно повела ушами и нежно лизнула его за рубашку.
— Думаешь, у нее будет жеребеночек? — спросил Джоди.
Большим и указательным пальцами Билли раздвинул кобыльи веки. Потрогал нижнюю губу, пощупал черные кожистые соски.
— Не удивлюсь, — заключил он.
— Но ведь она совсем не изменилась. А уж три месяца прошло.
Костяшками пальцев Билли провел по плоскому лбу кобылы, и она заурчала от удовольствия.
— Я же тебе говорил — замучишься ждать. Пока хоть какой признак появится, пройдет месяцев пять, а жеребеночка она выкинет, самое малое, через восемь месяцев, где-то в январе.
Джоди глубоко вздохнул.
— Значит, долго ждать придется, да?
— А потом еще два года, пока сядешь на него верхом.
— Я буду уже взрослый, — в отчаянии выкрикнул Джоди.
— Да, совсем старик, — подтвердил Билли.
— Как думаешь, какого он будет цвета?
— Ну, это никогда не угадаешь. Жеребец черный, кобыла была гнедая, жеребенок может выйти черным, либо гнедым, а может и серым, и в яблоках. Никогда не угадаешь. Бывает, у черной кобылы рождается белый жеребенок.
— Пусть лучше родится черный, и чтобы именно он, а не она.
— Если родится жеребчик, придется его выхолостить. Отец не позволит тебе держать жеребца-производителя.
— Может, позволит, — не согласился Джоди. — Я его обучу, чтобы не зловредничал.
Билли поджал губы, и соломинка выкатилась из угла рта.
— Жеребцу-производителю доверять нельзя, — категорично заявил он. — Они только и знают, что биться и куролесить. А найдет на них дурь, так они даже работать не хотят. Кобылам не дают спуску, а меринов лупят копытами почем зря. Отец не позволит, чтобы у тебя был жеребец-производитель.
Нелли неторопливо удалялась, пощипывая сухую траву. Джоди взял колосок, вышелушил из него зерна, подбросил пригоршню в воздух, и каждое заостренное оперенное зернышко поплыло по воздуху, будто стрелка.
— Билли, расскажи, как все будет. Как у коровы, когда она телится?
— Примерно. Кобылы, правда, они почувствительнее. Бывает, кобыле приходится помогать. А если что не так, то иногда… — он умолк.
— Что иногда, Билли?
— Жеребенка приходится разрывать на части, чтобы вытащить, иначе кобыла умрет.
— Но сейчас такого не случится, правда, Билли?
— Нет, что ты, у Нелли жеребята как на подбор.
— А посмотреть разрешишь? Билли, ты меня позовешь? Ведь жеребенок будет мой.
— Конечно, позову. Ясное дело.
— Расскажи, как все будет.
— Ты же видел, как телятся коровы. Тут почти то же самое. Кобыла начинает стонать, вытягиваться, а потом, если роды нормальные, появляются голова и передние ноги, потом жеребенок, точно как и теленок, передними копытами пробивает дыру. И начинает дышать. В это время лучше быть рядом, потому что, если ноги не на месте, он может не прорвать плодный мешок и задохнуться.
Джоди вытер ногу пучком травы.
— Значит, мы будем рядом?
— Обязательно.
Они медленно пошли вниз по холму к коровнику. Джоди мучался: он должен сказать то, чего ему говорить совсем не хочется.
— Билли, — начал он тоскливо, — ведь ты не допустишь, чтобы с жеребенком что-то случилось?
Билли сразу понял: Джоди думает о рыжем пони, Габилане, как он умер от удушья. До этой истории Билли был безупречен, а тут оказалось, что и ему не все подвластно. И, конечно, уверенности в себе у него поубавилось.
— Наверняка не скажешь, — отрывисто буркнул он. — Случиться может всякое, и не по моей вине. — Ему было неприятно, что престиж его упал, и он хмуро добавил: — Я сделаю все, что могу, но обещать ничего не обещаю. Нелли — добрая кобыла. И жеребят раньше приносила добрых. Надеюсь, и в этот раз не подкачает.
И, отойдя от Джоди, он скрылся в каретнике возле конюшни, потому что его обидели в лучших чувствах.
Джоди частенько ходил к живой изгороди позади дома. В старое позеленевшее корыто из ржавой железной трубы тонкой струйкой стекала родниковая вода. Там, где вода переливалась на землю, росла трава — вечнозеленой заплаткой. Даже когда холмы выгорали под палящим летним солнцем, здесь все равно торжествовала зелень. Вода тихонько журчала по желобу круглый год. Именно сюда тянуло Джоди. Когда его наказывали, прохладная зелень травы и поющие струйки утешали его. Когда в него вселялся чертенок-злодей, чертенок этот переставал озоровать у живой изгороди. Когда он сидел в траве и слушал курлыканье родника, рушились барьеры, какие были воздвигнуты в его душе суровыми невзгодами дня.
С другой стороны, черный кипарис возле сарая был ему столь же ненавистен, сколь было дорого корыто; к этому дереву раньше или позже приводили всех свиней и здесь закалывали. От этого зрелища захватывало дух — пронзительный визг, кровь, — но сердце Джоди начинало колотиться до боли. Потом свиней шпарили в большом железном котле на трех ногах, отскребали добела их шкуры, а Джоди уходил к своему корыту — посидеть в траве, пока сердце не успокоится. Корыто и черный кипарис — это были противоположности, враги.
Когда Билли сердито ушел прочь, Джоди зашагал к дому. По дороге думал о Нелли, о жеребенке. Каким-то образом он забрел под черный кипарис, под то самое одинокое дерево, на которое вешали свиные туши. Откинув со лба соломенную челку, Джоди заспешил дальше. Ведь это, наверное, дурная примета — думать о жеребенке возле свинобойни, тем более после слов Билли. Чтобы это прискорбное совпадение не имело зловещих последствий, Джоди быстро прошел мимо дома и через загон для кур и огород выбрался к живой изгороди.