— Ир Санна, — развел он руки в стороны, как будто собирался заключить меня в объятия, — извините, что заставил ждать. Дела, — добавил заговорщицким тоном, как будто только что явился со сверхсекретной миссии.
Мы поднялись на второй этаж по широкой лестнице и зашли в кабинет. Два стола, стулья, шкаф для бумаг — все напоминало совдеповскую обстановку. Не ценит страна ментов. Павел Дмитриевич сел, как я поняла, на своё рабочее место, поставив один из стульев, что подпирали обшарпанную стену, возле своего стола и сделал приглашающий жест рукой. Я аккуратно присела, боясь, что это произведение социалистической мебельной промышленности подо мной развалится.
— Ну что, Ир Санна, — начал он допрос, скрестив ладони замком на столе, и покачал головой, горестно поджав губы, — будем признаваться?
Если бы я знала Павла Дмитриевича первый день, то, возможно, и заерзала бы на стуле, как будто подо мной находится нечто весьма неудобное. Но с этим опером мне приходилось иногда встречаться по работе, поэтому я понимала, что сейчас он просто опробует на мне своё чувство юмора, которое по неизвестной причине считает отменным. Но его иногда откровенно плоские шуточки граничат с профессионализмом, а такая отдача работе вызывает у меня уважение, поэтому я и прониклась с первой встречи к нему симпатией. Симпатией исключительно человеческой.
— Что молчите, Ир Санна? — рассмеялся Павел Дмитриевич. — Напугал?
— Устала я что-то... Даже нет сил отвечать на ваши остроты.
— Чувствую я, как вы устали, — опять, судя по выражению лица, шутить попытается. — Откат вчерашних возлияний от вас такой, что я сам сейчас опьянею.
— Ха-ха-ха, — по слогам произнесла я. — Стресс снимала. Не каждый день мне мужики под ноги мертвыми валятся. Что там, кстати, с трупом?
— Ир Санна, — с деланым ужасом на лице ответил Павел Дмитриевич, приложив палец к губам, — это ж тайна следствия.
— Я вас умоляю...
— Вы были правы насчёт аллергии. Ребров... Это убитый, — пояснил опер, — был аллергиком. Жена подтвердила.
— И что спровоцировало реакцию?
— Пчелиный яд.
— Значит, Пал Дмитрич, убийца хорошо знал Руслана Валерьевича... — начала я размышлять вслух.
— Это очевидно, — подтвердил опер. — Но мы отвлеклись, Ир Санна. Давайте запишем ваши показания, и я не осмелюсь вас задерживать.
Справились мы довольно быстро, и уже через полтора часа я выходила из отделения. Про флэшку я так ему и не сказала.
До офиса отца добиралась пешком, усердно жуя купленный по дороге пучок петрушки, чтобы папа не подумал, что его дочь алкоголичка. А что думали удивленные люди, встречающие по дороге девушку, усердно жующую зелень, меня волновало мало.
Офис встретил меня траурными портретом бывшего начальника службы безопасности на стенде. Я подошла и прочитала банальную скорбную речь. Ничего из неё про жизнь и работу Реброва почерпнуть не удалось, поэтому я направилась к лестнице, проигнорировав лифт.
В приемной, через которую собиралась попасть в кабинет отца, меня встретила улыбчивая секретарша, в которой я узнала девушку, завалившуюся в обморок вчера при виде трупа.
— Здравствуйте, — сказала она. — Александр Семенович пока занят.
— Не проблема, — ответила я, — подожду.
— Чай? Кофе? — дежурно предложило это белокурое создание, хлопая наращенными ресницами.
— Ничего не надо. Спасибо.
— Извините, а можно спросить? — подала она голос после пятиминутного молчания. Любопытство пересиливает профессиональную выдержку.
— Спрашивайте.
— А вы правда работаете патологоанатомом? — понизив голос, спросила секретарша. — Это так не по-женски. И, должно быть, очень отвратительно, — скривила намазанный розовой помадой ротик.
— Ну что вы, девушка. Что может быть отвратительного в том, чтобы раскалывать топориком череп, доставать образцы мозга, выворачивать наизнанку грудную клетку, рассматривать внутренние органы? Мне кажется, что мыть общественные туалеты куда отвратительнее, — с серьёзным видом выдала я, с трудом сдержав смех, потому что лицо девушки начало бледнеть.
— Мамочки... — только и смогла выдать она еле слышно, а я всерьёз забеспокоилась, что ей сейчас придётся бежать к ближайшему туалету.