— В этом нет ничего противоестественного.
— Отвратительная похотливость ирландского простолюдина. А ведь он старался произвести впечатление хорошо воспитанного человека. А как он ест? Нет, это невыносимо. Хватает все подряд. Когда мы впервые пригласили его на ужин, он проследовал мимо нас, словно мы его слуги, и принялся есть, когда я еще не села за стол. А то, что он отщипывал от хлеба кусочки? Нет, ты не должен закрывать на это глаза.
— Не нервничай, нужно быть терпеливыми с людьми, которые таскали за вашу страну каштаны из огня.
— Я бы хотела, чтобы мы остались в Англии. Ты бы мог подождать места в Оксфорде или Кембридже. Там, по крайней мере, мы могли бы сохранить чувство собственного достоинства.
— Готов признать, что о достоинстве в этой стране речь не идет.
Длинноногая Мэрион поудобнее усаживается в кресле. И почему только ты такая высокая и стройная? Мне нравится, как ты закатываешь глаза и забрасываешь ножку на ножку: тебе удается как-то очень по-женски носить совершенно бесполые туфли и, должен сказать, Мэрион, у тебя неплохой вкус. И когда у нас будет свой домик на Западе и наш породистый скот будет пощипывать травку на зеленых склонах, а я стану Дэнджерфилдом, королевским адвокатом, мы снова заживем дружной семьей.
Под окном надрывно грохочет трамвай, направляющийся в Далки, он со скрежетом раскачивается и подпрыгивает на рельсах. Приятные звуки. На стенах ходуном ходят карты. В Ирландии любят побрякушки. Вероятно, мне следует затащить Мэрион в постель. Мы пытаемся открыть новую главу в наших семейных отношениях. Нужно найти презерватив, иначе появится еще один ротик, отчаянно требующий молока. Кареокой девушке из прачечной нет и двадцати пяти. Мэрион посасывает свой вставной зуб, возможно, это признак томления.
В спальне Дэнджерфилд ходит в носках по холодному линолеуму. За подлинной ширмой династии Мин, принадлежащей Скалли, слышно, как Мэрион использует по назначению ночной горшок. Даже среди этого убожества приходится прикладывать немалые усилия, чтобы уединиться. В этой насквозь католической стране раздеваться нужно под одеялом, а не то они будут пялиться на вас, и имейте в виду, что они пускают в ход полевые бинокли.
Мэрион снимает платье через голову. По ее словам, у нас осталось всего пятнадцать шиллингов.
— Нам помогут хорошее произношение и манеры. Разве тебе не известно, Мэрион, что они не могут посадить протестантов в тюрьму?
— Ты совершенно безответственный. Не хочу, чтобы моя дочь выросла среди этих неотесанных ирландских болванов и до конца своих дней носила ужасное клеймо — отвратительный ирландский акцент. Передай мне крем, пожалуйста.
Себастьян передает крем, улыбается и болтает ногой, лежа на краю кровати. Пружины визжат — он ложится на спину и рассматривает розовые пятна на потолке. Мэрион немного смущена и чувствует себя неловко. Ей пришлось несладко: жизнь ее поломала. Она не такая живучая, как я, и выросла в тепличных условиях. Может быть, ей и не стоило выходить за меня замуж. Время покажет. Я неустанно тружусь, вперед-назад, назад-вперед, а затем словно захлопываются ставни в обрушивающемся доме. Начало и конец всегда сопровождаются антисептическим запахом. Хотелось бы, чтобы все завершалось так, как закрывающиеся листья жимолости испускают в ночь последнее благоухание. Но это доступно только святым. Их, улыбающихся, находят по утру и хоронят в простых гробах. Но мне нужна роскошная могила, облицованная вермонтским мрамором на Вудлонском кладбище, с автоматическим поливом и вечнозелеными растениями. Если они заберут вас в анатомичку медицинского института, то подвесят там за уши. Не допусти, чтобы мой труп остался невостребованным, прошу тебя. Не подвешивай меня, распухшего, с коленками, прижатыми к чьим-то покрасневшим ягодицам, когда они придут посмотреть, толстый я или тощий, и взглянуть на нас всех, сраженных насмерть в Бауэри. Убивают на улице среди доходных домов, засыпают цветами и кладут в раствор. Ради Бога, недоумки и недотепы, держитесь-ка подальше от меня! Потому что я сотрудник похоронного бюро и слишком занят для того, чтобы умереть.
— Мэрион, ты когда-нибудь думала о смерти?
— Нет.
— Мэрион, ты когда-нибудь думала о том, что тебе предстоит умереть.
— Себастьян, прекрати нести этот вздор. У тебя ужасное настроение.
— Вовсе нет.
— Нет, я права. Ты каждое утро приходишь сюда, чтобы поглазеть на похороны этих жалких людишек. Омерзительно. Только извращенец может наслаждаться подобным зрелищем.