Я рванул к воротам, опережая Латопа, и вынес их «тараном судьбы». Разбег был шикарный, и потому пылающие створки полетели по проспекту ломая осадные щиты, за которыми санахи ожидали, когда же эти ворота догорят.
Латоп сын Лигура летел следом, убивая своим адским мечом несчастных, парализованных страхом красных. Эльфы в белых с золотом и в просто белых морфиках, завопив в один голос, рванули за вождем. Какой-то штурм наоборот.
Дракоши поднялись выше над городом и образовали правильный круг. Они летели друг за другом по кругу и пели на одной чистой ноте: «Аа-йя-а! Аа-йя-а! Аа-йя-а!» Для врагов это были звуки неизбежной смерти, для друзей же — звуки влекущие к неизбежной победе. Данная связка функций ужасала.
Красных резали как овец, причем все. И армейцы и гражданские. Мимо меня с вытаращенными глазами, визжа нечто ликующее-бессмысленное, попыталась пробежать Лита, но я поймал ее и крепко прижал к себе. Она рычала, кусала и полосовала кинжалами мой доспех не нанося никакого урона.
Пробегающему Локотку я успел подставить ножку, а когда увидел идущую быстрым шагом с мечом мужа на плече Маму Мать, то сообразил наконец отозвать дракош. Сидеть и охранять трон в «первом зале» — таков был приказ. Они перестали петь и полетели его выполнять. Все.
Я отпустил Литу. Локоток поднялся с земли утирая нос, а Мама Мать остановилась, развернулась и внимательно на меня посмотрела.
— Шествуем в палаты?
Со слабой надеждой вопросил я. И Мама Мать звонко звонко, точно так как это делала Лита, только без предварительного всхрюка, расхохоталась. Локоток еще раз вытер нос и тоже загоготал, почему-то низким, утробным гоготом. Лита Латоп спрятала свои кинжалы и неуверенно улыбнулась.
Резня в городе прекратилась. Санахов, кто не успел или не смог сбежать, раздевали, вязали и сносили на проспект перед сгоревшими воротами. Рядом росла гора красных трофейных морфиков. Отхохотав, Мама Мать, величаво кивнула, развернулась и принялась командовать тылами.
— Что с Чапой, Локоток?
Пацан встал смирно и четко доложил:
— Как пошла война, я заложил Чапочке выход жердями.
— Молодец. Пошли посмотрим как он там.
И мы направились к носорогу. Лита же принялась выяснять отношения.
— Это были твои драконы!
— Нет. Это были мои морфики, вот как пума у твоего отца.
— Я покинула пост на стене и побежала резать красных, потому что твои драконы-морфики запели там, вверху, над нами…
— Я их переделаю. И мы полетим в голубую дырку.
— Отец был прав. Ты слишком опасен… Где вы с ним были? Куда ходили? Вы знали, что будет нападение?
А вот и Чапа. Жует траву за загородкой, хороший мой. Опасен, безопасен — большая часть убитых тут санахов на моей совести. Почему все, что я ни сделаю, приводит к резне? Пора создавать клан и уходить. Или уходить и создавать клан?
— Локоток, Чапу надо выгуливать на полянках у воды и чистить его загончик тоже надо. Вот это вот все выгребать в тачку и таскать на клумбы. Лита, есть у вас тут клумбы?
— У нас все есть. Пошли покормлю.
Литу сморило после эмоционального подъема. Такая домашечка вдруг стала. И вопросы отложила. Боже, она вспомнила о еде раньше чем я. Ты слышал, Аргументище?
— Пап, надо поговорить. У меня мысли.
— Я всегда готов.
— Нет, готов ты не всегда. Я подожду пока мы одни останемся.
— Хорошо.
У него мысли. У меня вот тоже были мысли. И они мне не нравились. Дай Бог, чтобы Лигур был жив и сидел в какой-нибудь «клетке судьбы» где-нибудь недалеко. Потому что его сынишка Латоп, хоть и бывает мил, просто убьет всех, кого посчитает виноватыми. Вместе со всеми их крокодилами и родственниками.
— Пойдем, милый ушатик, покормишь меня.
— Второй раз не смешно, Рыжий.
— А я и не шутил.
За тем же длинным столом, за которым я ел здесь первый раз, Литу совсем развезло.
— Знаешь, Рыжий, я ведь не настоящая мантикора. Не живу в казармах, тренируюсь не регулярно. Мое мантикорство — игрушка. Я игаюсь в мантикору. Отец мне позволяет.
Подавал нам еду в этот раз один единственный Тень. У него как-то получалось дежурить за двумя спинами одновременно. Хоть мы с Литой и уселись за этим столом друг напротив друга.
— Он меня до сих пор маленькой дурочкой считает. Знаешь, что у него пищалка от моего свистка есть? Что бы я дежурному по казарме не передала — он все тут же знает.
— Твой отец монстр. Я бы тебя в мантикоры никогда не отдал.
При такой мамочке, которая ничего не упустит и обо всем позаботится, чем собственно и прямо сейчас занимается, Лита искренне уверена, что она инфантил по вине папочки. Что эльфы, что люди — одна борода.
— Ты вообще ничего, ничего не понимаешь…
И так грустно это было сказано, что я, разумеется, тут же должен был напрячь все свои ресурсы и попытаться понять. Но я увлеченно ел чье-то мясо в обалденном соусе. И мечтал о кроватке в «своих покоях». Почему в этом мире бороться с голодом и сонливостью много труднее, чем дома?
А где это, дома? Скажи, Рыжий, где это? Там где нет никаких систем, зато есть небо над головой? Или там, где «Мышь всегда рядом»? Или там, где ты такой твердый и спокойный воткнешь в землю флаг своих цветов? «У Отца небесного обители многи суть», так какая из них твоя?
Та, в которой я сейчас встану, пойду и упаду на кровать, была точно не моя. Такое сиротство навалилось, что я чуть не завыл в голос. Пришлось выхлебать стаканий вина не отрываясь. Тень тут же снова его наполнил. Нажруся и помру молодым. Ха ха.
— Знала ли ты, Лита Латоповна, что дети растут во сне? И поскольку мы все чьи-то дети, то я дрейфую в кроватку. Если засну по дороге в каком-нибудь коридоре, не бейте ногами.
— Ну и иди.
Буркнула Лита.
— Я помогу вам дойти.
Тишайший Тень был безупречен. Я встал и побрел. Все потом. Все все — потом. Уже на подходе к «покоям» на меня прыгнул дверной косяк и рассек мне лоб до крови. Ага, заснул на миг на ходу. Одену ко шлем, чтобы череп целым сохранить.
Я совершил еще несколько шагов и упал плашмя на кровать. Я лежал и благословенный сон снизошел на меня.
Меня домогался палочник
Меня домогался палочник. Я это не сразу понял. Насекомое было выше меня на две головы. Мы находились в каком-то обширном, модифицированном металлическими и платиковыми вставками дупле. Здесь даже было что-то вроде мебели.
Длинная тонкая палка салатового цвета имела глазки на верхнем конце (две черные горошинки прилепленные к торцу) и некоторое количество складных конечностей.
Это чирикало и двигало иногда короткими верхними… Назову их «педипальпы». Вначале оно некоторое время просто ритмично чирикало и раскачивалось. Гипноз, что-ли? Затем слетало к одной из стен, достало из нее нижней конечностью живого розового червячка и притащило мне. Червячок извивался. Палочник тыкал в меня этой гадостью и чирикал.
Меня пытались накормить. Но аппетита не было. И насекомое швырнуло червячка за спину совершенно человеческим жестом отчаяния. И только тогда я понял: «Оно — баба». Она мне пела, потом попыталась покормить, а сейчас показывала свои педипальпы с разных сторон.
Эти плоские мохнатые хваталки были покрашены! Ну конечно, желтые и черные полосы на них — краска. Мама дорогая. Похоже, меня соблазняли «самой завлекательной частью тела». Очевидно реакция насекомке мало понравилась и она, схватив мою тушку, повлекла ее куда-то по кривому коридору.
Коридор закончился большим балконом, под которым нас ожидало море палочников. Их было ужасно много. Они стояли внизу сплошным ковром и встретили наше появление ликующим чириканьем. Звучало, как грохот прибоя. Насекомые приветствовали свою правительницу, и я, как мебель рядом с ней, имел к этому ликованию непосредственное отношение.
Но и «власть над этой вселенной» меня почему-то тоже не впечатлила. Сон был каким-то необычным куском реальности, который говорил со мной, по его (куска) мнению, понятным языком. Но приятного впечатления не оставил. Почему мне перестала сниться Мышь?