Ты развел тут войны за справедливость, дебил, а она просто искала тебя. Искала и нашла. Дыхание было ровным, явных повреждений не было, но это еще ничего не значило. Я бережно прижимал Мышку к себе. Все. Теперь она так и будет жить у меня на руках. Всегда.
Рядом застонал Годзя. Его бы подлечить чем, да вот нечем.
— Жив там?
— Пока жив. Ты Рыжий?
— Ага. А ты кто?
— Сержант Веер, космопехота, Империя Варп.
Надо же, Веер. На веер он был похож, как я на ландыш. Точно такой же годзилла, как абордажник за спиной белого эльфика на экране Анагеккова мостика. Только, пожалуй, крупнее и темнее кожей. Или это не кожа, а бугристая чешуя? В любом случае, он принес мне Мышь.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Сержант понял меня правильно. Но счел нужным уточнить:
— Я только угнал эту кастрюлю. Дырокол Трена добыла сама. И сама выложилась заряжая его твоими координатами. Еле успела.
Скромный и справедливый. Настоящий герой. Я посмотрел на остывающие мятые бока «этой кастрюли». За ними гнались. Их пытались уничтожить.
— Что за дырокол?
— Самой последней модели. Такие только у особистов есть и то, наверное, каждый на счету. Трена — ураган.
— Давно с ней?
— Нет. На гауптвахте познакомились. Ей нужен был пилот, а мне нужна была свобода.
— Дезертир?
— Я смертник, Рыжий. Трибунал. Казнь. А девочка говорит: «Зачем тебе умирать от электрического разряда и становиться компостом? Пошли умрем за мечту». Представляешь?
Представляю.
— А под трибунал за что?
— Убил командира.
— В бою?
— В сортире.
И молодец. Отпускаю тебе грехи твои, Годзя. И благословляю на жизнь новую, непорочную. Или, как у нас давным давно говорили — с Дону выдачи нет.
— На собаку залезть сможешь?
— Надо вытащить, там дырокол, аптечка и пайки…
Годзя Веер сел. Наверное, все это надо было из летающей тарелки вытащить, однако раздался дробный топоток и мимо нас промелькнули мелкие ящерки-морфики, а аппарат вплющило в землю резкой серией гравихуков. На месте летающей тарелки теперь была яма, а в яме ровный металлический блин. Ничего теперь оттуда не вытащишь. Хорошо, что не взорвалась.
Степь снова была тиха до горизонта. Веер перекатился из положения сидя в положение «на карачках» и завращал шеей выискивая врага. Руки его, привыкшие к оружию, беспомощно сжались в кулаки. Я бы сказал, в кулачары.
— Это свои, все норм.
— Какой еще «норм»? Какие свои? Это гравипушка! Мы тут как в детском тире мишеньки.
— Это не гравипушка, это автономный пеший патруль. Перемещается со скоростью 160 км\ч. Долбят всмятку машины и голубых ящериц. Остальное не замечают.
— Весело тут у вас.
— Ага. Лезь на собаку, я тебя не дотащу.
— Первый раз такую вижу.
— А таких и нет больше.
Я поднял ногу и прижал к Синьке Аргумента. Договоритесь там уже. Идем туда, где меня штаны ждут. «Понял, пап». И молодец. Синька легла на пузо. Вееру даже запрыгивать на нее не пришлось.
Синей собаке не было нужды равнять свою скорость с носорожьей и она неслась почти как здешний «автономный пеший патруль». Я летел рядом с нею, с Мышкой на руках. Она так и не очнулась. А если и не очнется? Медик. Нужен простой человеческий медик. Господи, помилуй.
Но даже если это просто глубокий обморок, она все равно в опасности, потому, что в опасности я. Оставить ее в безопасном месте не могу. Нет тут безопасных мест, кроме одного большого болота с голыми мужиками. Боюсь, что они все ее любят так же как я. Я же сам им свой полный опыт скинул, как фундамент для развития.
Вот же гадство какое. Каждый морф Мышку станет защищать не жалея себя, и каждый морф честно попытается сделать ее матерью нового мира. Да что там «попытается», сделает, я же себя знаю. Значит нужна Мышь для каждого. Дебил, создал расу без баб. Но на такое необходимо ее согласие. Или нет? Я представил себе 95 килограммовую Мышь. Да, проблемка.
И этот сержант Веер, что еле держится на Синьке, вот вот упадет и кости переломает, особист ведь имперский. Отследили звонок сюда по жабке, нашли девочку, подсунули дырокол и агента. По крайней мере я бы так сделал, если бы хотел узнать, что случилось со старичком Тенью.
Паранойя? У меня любимая на руках, так что не паранойя, а совершенно адекватное размышление. Я тут с республикой Синь-Синь веду боевые действия. Это Веер должен узнать в первую очередь. В любом случае, спасибо, Вселенная. Ты случайно не протосистема-мама?
«Пожалуйста, Рыжик. Не твое дело, Рыжик». Ну, не мое, так не мое.
— Приручил собачку, Аргумент?
— Да, пап. Она не собака, она уже давно бабочка и страдает от неправильной формы. Так что будет мне помогать, подключаться.
Нет в мире совершенства. Показалось стойбище Награла. «Рыжий мой стол всегда», а Рыжий хамуха бросил под поезд. И не одного. Мышка на руках была бледненькая. Ее надо напоить чем-нибудь ужасно питательным.
Синюю собаку и меня тут знали. Мой долг доложить Тестю, что у него уже нет зятя. Это — первое.
Стойбище выросло вдвое. Вокруг кузницы расчистили большую площадь. Хамухов вокруг было как-то слишком много. Праздник? Но особого веселья на лицах заметно не было. Меня приветствовали кивками и взмахами рук. Это те, с кем я ходил в пивной налет.
Мы остановились у пустой кузни. Веер упал с собаки и остался лежать. Может его раненая голова и была притворством, скачка на гладкой каменной спине была вполне настоящей. Гадский шпион что-то вколол Мышке? Он упоминал аптечку! Как это узнать? Я оставил Веера валяться на земле. Паранойя делала меня жестоким.
Наковальня была на месте, но вот Ножа Хамуха в ней не было. У хамухов появился Ангел? Где он? Вот памятный верстак. Табуреты убрали, как и палатки с вдовами. Ничего, постоим с немытыми руками. Тем более, что на руках у меня Мышка, и отпускать ее я не намерен.
Вокруг начала собираться толпа, но как-то не особо приближаясь. Хамухи кучковались по краям площади, но ко мне никто не подходил. Синька легла рядом и уткнулась носом в Аргументика. У них свои дела. Я стоял со своим драгоценным беззащитным отягощением на руках и ждал. Веер застонал и сел.
— Верховая езда не для меня. Где мы?
— У друзей.
— Непохоже.
— Ящерицы республики Синь-Синь пытались добывать этих разумных на мясо. Они любят есть живых млекопитающих.
— Суки. Моя раса млекопитающая яйцекладущая, кстати. А вы с девчонкой живородящие?
Ага. Сержант Веер — утконос. Боевой прямоходящий утконос покрытый вместо меха бронированными шишками. Только рожей не вышел. Утконосы, все же, милашки.
— Живородящие, сержант. Живородящие. Большая просьба к тебе. Будь тих как тапок. И это, пиджак сними. Голый торс здесь — знак мирных намерений.
Я не знаю, как называется эта рваная камуфла, но Веер меня понял и стянул тряпку через голову. Раскачан был утконос капитальным образом. Такую грудину и «тараном судьбы» не пробить. Или пробить?
— Понял, Рыжий. Вон делегат к нам выдвинулся.
— Ты немой.
— Да понял.
Через площадь к нам шел большой пожилой хамух. От Тестя он отличался только подтянутостью, и, пожалуй, был выше. А еще, у него были очень умные глазки. Не вождь ли часом заехал в дальнее стойбище на зов Ножа Хамуха? Так это ты, ангел?
Хамух остановился в десяти метрах. Понятно. Мы пока чужие друг другу. Хамух внимательно рассматривал нас пятерых и молчал. Ну да, первым говорит или старший, или тот, у кого дело. Потому я буду молчать до упора.
Вождь, на удивление тихим голосом произнес:
— Хамух?
Ну да. Я уходил с хамухами.
— Костер.
Ответил я и мотнул головой в сторону видной и отсюда белой висюльки, что уже преодолела половину пути к земле. Хамух задумчиво ее рассматривал некоторое время, затем задал второй вопрос:
— Колдун?
— Визжать. Умирать.
В принципе, война в степи, в том виде в котором она началась, уже закончена. Морфики-ящерки ее закончили раз и навсегда. Интересно, сколько каракуртова протометаморфа они уже превратили в икру на болотах?