Ведь снилось ей, что Лёшка подхватил её на руки, прижал, закружил так, что аж дух захватило, и тихо шепчет на ухо: "Ры-ы-ы-жик..." Ну, как от такого оторваться! И где ещё, как не во сне, она такое удовольствие заимеет. Это было настолько очевидно, что первой мыслью было: "Сейчас придут и разбудят идти на работу", а второй: "Интересно, за похищение инопланетянами можно взять отгул?", а третьей: "...А за похищение спецслужбами?" И на этой "оптимистической" ноте она всё-таки проснулась... в КПЗ. Мммать-перемать!
Хорошо было то, что попала она не к обычным ментам в легендарный "обезьянник", а к солидным дядям из госбезопасности в отдельную камеру со всеми удобствами. Плохо, что забрали её прямо из-под подъезда общаги и держали уже второй день. Впрочем, Орхан Селимович так и предупреждал. Первое, что он спросил, инструктируя Люду перед отлётом: "Вы умеете чистосердечно врать?" Она в ответ по-юлькински широко распахнула наивные очи и пару раз хлопнула ресницами. "Хорошо, - похвалил он. - Версия такая: вас похитили инопланетяне. Да-да. По дороге с работы. А дальше - любой каприз, вплоть до чистой правды. Главное, постоянно менять мнение, путаться в показаниях и вспоминать новые подробности, которые противоречат старым. Справитесь?" КА-А-АНЕШНО, самое оно - чтобы не вспоминать о своей заблудшей судьбе.
Бедная госбезопасность! Люду пять раз вызывали на допрос, который каждый раз становился всё короче, а перерывы на "покурить" наоборот - всё продолжительней. Между делом залечили ей шишку на затылке, проверяя версию, не след ли это от трепанации черепа "для внедрения в мозг чужеродного сознания". И надо было видеть их глаза потом, когда она с обезоруживающей непосредственностью брякнула: "Ай, да что вы там возитесь, это я головой об камень звезданулась". Последний раз в комнате кроме следователя оказался ещё один дядечка явно экспертного вида, который посидел, послушал, а в конце, на вопросительный взгляд службиста, возмущённо пожал плечами: "Хотите мне аппаратуру расстроить?!" На том всё и закончилось. Люду вернули в "родную" камеру, где она, едва добравшись до койки, отрубилась без задних ног. А вот теперь зачем-то проснулась. Зачем? С тех пор, как её турнули с космического корабля пришельцев - без любви и надежды на светлое будущее - ей хотелось двух вещей: либо убить-зарезать кого-нибудь, либо спать, чтобы набраться сил для "убить-зарезать кого-нибудь". Сейчас убивать было некого, надо было спать... А уже не спалось!
Она лежала лицом к стене и тупо в эту стену смотрела. Потом на глаза попалась откинутая на подушку рука. А на запястье - плетёный кожаный шнурок. Этот браслетик подарил ей на прощание Орхан Селимович. "На счастье", - пояснил он. - "Большего дать не могу, но этот сплела мне ещё моя мать. Носи, не снимай". Люда впечатлилась и безропотно позволила завязать его на руку. Только сейчас вдруг обратила внимание, что никакого узла на нём нет. Перевернула другой стороной - там тоже не было. Подёргала для проверки - шнурок сидел плотно и, хотя не жал, слазить с руки не собирался. Вот ещё - неснимаемое "счастье"!
В коридоре снаружи загремело и зашургало. Дверь отворилась.
- Затынко! Поднимайтесь и на выход!
"РРРРР! Ну что ж, сами напросились..."
Явился за нею, оказывается, лично следователь, который раньше встречал только в кабинете с видом то тщательно нагнетённого превосходство, то "маслом намазанного" панибратства. Сейчас он ничего не нагнетал и не мазал, а был сухо деловит и даже немного нетерпелив:
- Побыстрей, пожалуйста!
"Потерпишь!" - буркнула про себя Люда и принялась неторопливо обуваться. Потом она так же не спеша напялила на макушку свой многострадальный беретик, который стребовала с пришельцев под предлогом "да как я без него на люди покажусь!", и только тогда соизволила пройти на выход. Следователь стоически выдержал и прошёл за нею. В кабинете он усадил Люду на стул, сел сам и сейчас же сунул ей какой-то лист.
- Ознакомьтесь и подпишите.
- А шо это?
- Ваши свидетельские показания.
Люда заглянула в листок: "Я, Затынко Людмила...", "не видела... не знаю...", "была похищена неизвестными, предполагаю - инопланетянами..." На полстраницы... два дня допросов.
- Э! Какой - "предполагаю", я же вам всё рассказала! Это же пришельцы!.. Надо срочно что-то делать!.. Сообщить правительству!.. учёным!..
- Людмила! - словно вскрик раненой птицы заткнул фонтан её энтузиазма, но следователь тут же спохватился, унял эмоции и продолжил, доходчиво выделяя слова: - Подпишите. Пожалуйста. И можете быть СВО-БО-ДНЫ!
Люда обиделась. Серьёзно обиделась. Она сердито подмахнула бумагу, бросила её на стол и вскочила.
- Про-о-опуск! - прозвучало сзади с надеждой.
Она вернулась, выдрала из протянутой руки бумажку и выскочила за дверь. За спиной раздался какой-то звук - не то громкий вздох облегчения, не то тихие рыдания счастья.
"И что теперь делать? Кого доставать? Юльку?.. Юльку жалко!" - мрачно подумала Люда, выходя из Управления госбезопасности. - "Ну, нет чтоб подержать ещё дня три! Может хоть тогда бы..."
- Людмила Затынко? - прозвучал рядом голос, так что она даже вздрогнула от неожиданности. Перед нею оказался чёрный автомобиль, вокруг неё - некие люди в штатском, и все были настроены решительно, не оставляя шанса на выбор. - Вам придётся проехать с нами, - безапелляционно закончил один из них.
"Ребята! Как же мне вас не хватало!" - с чувством подумала Люда.
- Пройдёмте! - деловито ответила она и, нахально отпихнув одного "штатского", с энтузиазмом полезла в машину. - Ну, шо встали? Едем, нет?
На лицах ребят отразилось лёгкое замешательство, но они быстро справились и взялись исполнять свои обязанности. Наивные! Они не знали, что всё только начинается. На них уже готовы были обрушиться три отработанные версии... не считая вариаций... не считая того, что по ходу стрелит в голову... не считая требований личного характера, как то: защиты, политического убежища, психиатра, наконец, про которого они должны и сами скоро догадаться.
Но, к великому огорчению Люды, догадались они слишком скоро - и психиатра вызывать не стали - уже на следующий день, едва не пинком, высадили её из машины прямо перед общагой и рванули куда подальше, даже не попрощавшись. Обидно, да?! Люда с тоской посмотрела им вслед, потом с ещё большей тоской - на подъезд общежития... потом решительно развернулась и пошла на работу. Видеть сейчас бессловесную (теперь уж совсем бессловесную) тварь Аполлинария было тоскливо до волчьего воя. А на работе хоть люди... которых почти не жалко.
Люде думала, что прогуляться пешком - хорошая идея, но оказалось, что она напрасно так думала, и теперь буквально на ходу теряла твёрдость духа, которую так тщательно утрамбовывала под девизом "надо жить дальше". В голове на разные лады крутилась одна и та же мысль: "Вот, оказывается, как оно бывает - не достали бомбами, просочились душами".
Город изменился. На первый взгляд, это были те же улицы, те же дома, деревья, люди, спешащие по своим делам. Но чем дольше она в них вглядывалась, тем больше осознавала, что ничего прежнего вокруг уже нет. Вроде привычно оживляли фасады знакомые вывески "Гастроном", "Промтовары", "Книги"... но все магазины были закрыты либо на "переучёт", либо на замок без объяснения причин. Взгляд всё так же цеплялся за витрины киосков "Торгпресса", но вместо "Известий" и "Работницы", находил там лишь корявый политический "самиздат" отечественного производства... в странном сочетании с иноземным эротическим глянцем. Заборы и стены на каждом углу "радовали" глаз рукописной агитацией, содержание которой непременно должно было заинтересовать милицию... но не интересовало, ввиду полнейшего отсутствия таковой на улицах. Присутствующие же на улицах граждане, что должны были, по идее, воодушевиться "свободой слова", энтузиазма ничуточки не проявляли, а только стыдливо отводили взгляд и торопились пройти мимо. Люда обратила внимание, что за всё время не видела ни одной даже самой завалящей улыбки - одни хмурые озабоченные лица. Вроде бы жителей можно было понять - поводов для радости было мало. Но ведь даже в подвале под обстрелом найдётся место хотя бы сочувствию! Здесь же всем было безразлично. Настолько безразлично, что казалось, упади кто посреди тротуара, остальные переступят и обойдут, поспешив оставить за спиной заботу о ближнем.