Адам уже посапывал рядом с тарелкой, когда бард закончил строками о том, как принц предпочёл другую — морскую ведьму, забравшую голос русалки, и до конца жизни оставался в неведении, кто его на самом деле спас от неминуемой гибели в морской пучине. А русалка от горя и неразделённой любви вернулась в море и стала пеною морской.
— Хрень, — буркнул Давон, вытирая ладонью пивную пену с усов. — Ох уж мне эти певуны треклятые, вечно всё переврут…
— О чём это ты?
— Да о песне этого вруна, — кивнул Давон в сторону барда, который как раз в этот момент грохнулся с импровизированного помоста и провозгласил: «Во имя короля нашего Эрика и королевы Марибеллы, неси ещё вина, хозяин!..»
— А чегой не так с песнею-то? — не понял Хьюго, тупо пялясь перед собой. — Песня как песня, это… яркий пример искусства, как его, поэтического…
Но Давон стоял на своём:
— Хрень! Полная.
— А ты что, знаешь, как там на самом деле всё было? — в шутку поинтересовался Теновор, но, к его удивлению, Давон угрюмо кивнул.
— Знаю.
— И откуда же? — спросил Феррен. — Балладу менестрелям, небось, самолично надиктовал?
— Шутник, да? — огрызнулся Давон. — Был там я! В этой деревушке, где принца того выловили.
— Да ну?
— Ну да. И всё было совсем не так.
— Своими глазами видел?
— Деревенские рассказали.
Феррен засмеялся.
— Они тебе скажут, что ежи летают, а коровы в латы облачились и пошли в авангарде короля, и ты поверишь?
Давон издал что-то похожее на презрительное фырканье.
— Ну и что там на самом деле было? Что с русалкой, с принцем? — спросил Теновор.
— Да не было никаких русалок, — махнул рукой Давон. — И ведьм. Обычные, как и всюду, девки. Русалки, ведьмы… Кхех! Как будто это надо на край света пойти, шоб найти бабу с характером как у ведьмы иль с русальими мечтами…
— Не знаю, что тебя удивляет, — задумчиво протянул Феррен. — Барды не поют о правде. Это прекрасно… прекрасно и неимоверно подло с их стороны. Они сочиняют сказки, в которые хочется верить долгими зимними вечерами, когда за окном бушует вьюга и завывают волки, жаждущие добраться до наших шей.
— Отлично сказано.
Феррен отсалютовал Теновору пустым кубком.
— Прежде чем вы ударитесь в эту, как там, мать её, филусофию, — проскрежетал Хьюго, набивая рот остатками курятины, — скажи, Давон, раз уж начал, что тогда приключилось с королевичем, ежели баллада брешет.
Давон пожал плечами, небрежно, как будто вовсе не хотел рассказывать (хотя Теновор видел, что это не так), залпом допил своё пиво, пододвинул к себе тарелку с овощами и начал:
— Во как оно было. Я в городе там остановился, а до деревни рукой подать было, ну я и решил проехаться, чегой уж там… День пути… А эта баллада у деревенских что-то вроде достопримечательности. Они даже памятник заказали в городе, скинулись, денег-то это много стоит! Поставили его в центре — дева, глядящая в сторону моря, с развевающимися волосами. Красиво. Тебе бы, Феррен, понравилось. Ну, я и спросил, что это за фигня и для кого. А они и говорят…
Он прожевал овощи, хрустя листьями салата.
— Значит, сестрицы в деревне жили две, в доме у берега моря самого, одна помладше, другая постарше. Братьев ихних да батьку король тамошний на войну призвал, а мамка-то давно уж под тремя вершками земли лежала. Черноволосо семейство было, черноглазо, окромя младшой; та уродилась рыжей, что борода гномья аль…
— Эк ты метафуру подобрал, — гоготнул Хьюго.
— Щас я тебе твою «метафуру» в зад затолкаю, заткнись и слушай. Так, значит, о чём я там… Ага, у младшой волосёнки были рыжие, а у её сестры чёрные, как крылья воронья…
— Вороново крыло, — вставил Феррен.
— Да угомонитесь вы все, а то рассказывать не буду!
— Ладно-ладно, — Феррен поднял увешанные браслетами руки, мол, всё. — Молчим.
— Во-о-о-от… — протянул Давон, безуспешно борясь с отрыжкой. — Ушли на войну все, а сестричек оставили. Старшую, — он делал ударение на последнем слоге, — замуж наперебой звали городские молодцы, эка, стал быть, видная деваха была. Но она всем отказывала, с батькой своим ссорилась-ругалась, говорила, хочу, мол, за богатого, знатного да красивого пойти, а не за отребье деревенское, только и могущее, что за зад щипать да рыбу ловить. Вредная была, да и есть, вестимо, властная баба со скверным энтим, характером, во. Но красивая… — он присвистнул. — Что твоя эльфка.
— Эльфийка, — снова перебил Феррен.
— Эйфилька, да, — закивал он, соглашаясь. — Но я всё вокруг да около, а сказ вот когда начинается: жили они вместе, сестрицы-то, две, да не тужили особо. Всё умели, а чегой не умели, дык им соседки помогали. Старшую все любили, хоть и гордую непомерно, но шебутную и весёлую, а младшую… нелюдима была, говорят, разговаривала мало, человеков сторонилась. Дома сидела, гуляла порою, пела. Красиво пела. У обеих голоса были… — он причмокнул. — Как у стихоплётов, хоть иди ко двору да вой взаместо лиры пред королём. Но война случилась, и пришлось младшой это, ну, как… — Давон нахмурился, будто производил в голове сложный арифметический расчёт, и стал похожим на морщинистого шарпея с забитой за щеку едой. — Из скорлупы своей вылезти, во! По лавкам ходити. Моряцким жёнкам помогать, урожай убирать. В городе торговать. Исхудала она за два военных года, но не из-за голода, а из-за переживаний пси… психо…